Тамас посмотрел в небо. День выдался чудесный: теплый, но не жаркий, свежий, но без сильного ветра. Солнечные лучи приятно согревали лицо.
– Потому что Михали – не единственный бог. Есть еще Кресимир. И это значит, Кресимира действительно можно призвать. Это значит, Кресимир явится за мной. Это значит, предупреждения Бо не были чепухой. И это очень плохо.
Он чувствовал сильную руку на своем плече. Рядом с ним стоял Михали.
– Даже еще хуже, – произнес Михали. – Если бы пострадали только вы, я сожалел бы, но…
Тамас чувствовал себя разбитым. Ногу снова начало дергать. Он шевельнулся и тут же почувствовал острую боль, так что едва сумел сдержать тошноту.
– Что вы имеете в виду?
– Он разрушит всю страну. Уничтожит всех мужчин, женщин и детей. Все растения и всех животных. Он сотрет Адро с лица земли.
– Почему?
– Мой брат… недобрый бог. Он решит, что проще начать заново.
Тамас сжал кулаки. Боги. Как справиться с ними? Что он может сделать?
– Почему же он еще не уничтожил нас?
Михали посмотрел на Южный пик.
– Мой брат отправился в далекое странствие. Не думаю, что он на самом деле собирался вернуться. Но его призовут. Есть те, кто стремится к этому, и те, кто хочет это предотвратить. – Михали повернулся к Тамасу. – Вы уже не сможете повлиять на исход этого сражения. Я попытаюсь защитить Адро от его мощи, но и вы должны навести порядок в своем доме.
– Ах да, предатель, – прошептал Тамас.
– Чем больше мне будут чинить препятствий, – Михали обвел рукой площадь, – чем больше будут отвлекать…
– Но я не знаю, кто это, – сказал фельдмаршал.
– Он должен знать, – проговорил Олем, указывая в дальний конец площади.
Тамас обернулся и увидел спешащих к ним Сабона и Адамата.
На площади Выбора царил беспорядок. Солдаты бродили среди упавших стульев, разбросанной еды и опрокинутых столов, словно по полю боя, печально разбирая обломки. Мимо Адамата пронесли на носилках нескольких горожан. Возле крыльца Палаты Пэров собралась группа людей.
Сабон поспешил к ним, а инспектор замедлил шаг, пытаясь понять, что здесь произошло. Неужели они опоздали? Люди в панике убежали с площади, это было ясно. Но что случилось? Адамат не нашел ни одного Брадобрея, ни одного убитого солдата. Те, кто лежал на мостовой, не были одеты в мундиры или фартуки: обычные горожане, случайно оказавшиеся на месте схватки. Он видел перерезанные горла, засохшую кровь на мостовой, даже несколько огнестрельных ранений. Вокруг убитых собрались их близкие. Женщины рыдали.
Адамат подошел поближе и с облегчением вздохнул. Тамас стоял у крыльца вместе с ректором и Михали. Телохранитель Тамаса хмуро смотрел на повара. Леди Винсеслав держалась чуть в стороне, а Рикард Тумблар и ревизор Ондраус приближались с разных сторон площади, по которой разбрелись солдаты Тамаса, чтобы помочь раненым.
Сабон покачал головой в ответ на какой-то вопрос Тамаса. Они с надеждой повернулись к Адамату.
– Черлемунд, – сказал Адамат, прежде чем Тамас успел открыть рот. – Первосвященник.
Гнев пробежал по лицу фельдмаршала. Через мгновение он справился с эмоциями и вернул самообладание.
– Как вы узнали? – спросил он сквозь зубы.
Адамат коротко рассказал о послушнике Сиемоне и признании Тифа.
– Это должен быть Черлемунд, – решительно заявил Адамат. – Священник, каким его описал Тиф, слишком похож на Сиемона, чтобы это оказалось простым совпадением.
– Этот послушник, – задумчиво произнес Тамас. – Может быть, он работает на кого-то еще?
– Нет.
Конечно, абсолютной уверенности быть не может. Такое тоже возможно, но маловероятно. Адамат не сомневался в своей правоте.
– Давайте арестуем его, – предложил телохранитель Тамаса, подойдя ближе. – У нас есть имя предателя. У нас есть свидетель. Мы не можем медлить.
– Согласен, – сказал Сабон.
Тамас прикрыл глаза.
– Это необходимо, – добавил Сабон.
Адамат посмотрел на фельдмаршала и понял, что Тамас боится. Черлемунд был единственным членом комитета, обладающим достаточной властью, чтобы сокрушить его. Тамас мог либо оставить все как есть и ждать следующего убийцы, либо напасть на Первосвященника, рискуя навлечь на себя гнев церкви. Какое бы решение ни принял фельдмаршал, Адамат ему не завидовал.
