Нила почувствовала, что вся дрожит. Олем знал. Он все это время знал, что она была мятежницей. Почему же тогда он так долго скрывал? Почему не отправил ее на плаху вместо того, чтобы прогуливаться с ней по дворцу?
Олем остановился возле двери в самом конце коридора, которую охранял солдат. Часовой отсалютовал ему, и Олем в ответ поднес пальцы ко лбу. Солдат открыл им дверь.
Вот и все, подумала Нила. Сейчас ее схватят и запрут в этой комнате до следующих массовых казней. Или отправят прямо в Вороненую башню? У нее все еще был с собой нож. Она могла бы напасть на Олема… но он наверняка ожидает этого. Лучше подождать, пока он не уйдет и его место не займет другой охранник.
Внутри было темно, только на столе у окна горела лампа. Комната совсем не походила на тюремную камеру. Там стояли кровать, письменный стол и диван. Пожилая женщина в скромной одежде дремала в кресле рядом с кроватью.
– Заходи, – тихо сказал Олем.
Она вошла в комнату. Олем взял лампу со стола. Что-то лежало рядом с ней. Деревянная игрушечная лошадка. Нила опустилась на колени рядом с кроватью. Закутавшись в одеяло по самый подбородок, в ней крепко спал мальчик. Она сразу узнала его.
Жакоб выглядел окрепшим. Щеки округлились, волосы коротко подстрижены и перекрашены. В уголках рта играла улыбка.
– Тамас вовсе не такой бессердечный человек, как многие думают, – произнес Олем. – Он не станет убивать невинного ребенка. В День выбора он не послал на гильотину никого моложе семнадцати лет. Он распустил слух, будто все дети дворян были задушены, чтобы объяснить их исчезновение.
– Что с ними сделают? – Нила провела пальцами по лбу Жакоба. – Что будет с ним?
– Их вышлют из города. Некоторых отправят в Нови или Росвел. Другие будут жить в деревне.
– Я могу поговорить с ним, когда он проснется?
– Нет. Он не должен видеть никого из своей прежней жизни. Не должен вырасти с мыслью, что он какой-то особенный. Он будет жить в деревне нелегкой, но простой и безопасной жизнью. Когда-нибудь он сможет жениться на прачке. Но никогда не станет королем.
Нила еще несколько минут простояла на коленях у кровати Жакоба, а потом Олем увел ее. Лампу поставили обратно на стол, охранник запер дверь. Нила завернула за угол, прижимая к груди мундир фельдмаршала.
Олем остановился рядом с ней. Заложив руки за спину, с серьезным выражением лица.
– Ты должна ненавидеть нас, – сказал он. – За то, что мы разрушили твой мир. Мне очень жаль. Но Тамас… все мы… хотим сделать так, чтобы простой человек когда-нибудь зажил счастливо. Чтобы мы больше не были рабами.
– Мне кажется, я была тогда счастлива, – призналась Нила.
– Лучший вид рабства, – заметил Олем. – Но все равно рабство. – Он помолчал немного. – Я пойму, если ты захочешь быть как можно дальше от фельдмаршала. Наверное, тебе трудно здесь оставаться, зная, что он сделал с людьми, у которых ты когда-то служила. Он будет разъярен. Он говорит, что в первый раз встретил прачку, которая умеет правильно крахмалить его воротники, с тех пор как воевал в Гурле.
– А ты? – спросила Нила.
Олем зажег спичку, прикурил сигарету и глубоко затянулся.
– Тебе не может понравиться, что кто-то знает твою тайну. Фельдмаршал простил роялистов, но в армии им по-прежнему не доверяют. Я никому ничего не скажу. И я оставлю тебя в покое.
Нила всматривалась в лицо Олема, ища хоть какой-нибудь признак неискренности. Но не могла найти. Она не сомневалась, что, если попросит, он никогда не заговорит с ней снова. Олем покатал сигарету во рту, глубоко затянулся, затем выдохнул и отвел глаза, давая ей время подумать.
– Ты уверен, что не был благородным человеком в другой жизни? – спросила она.
– Абсолютно. – Олем повернулся.
Его лицо по-прежнему было непривычно серьезно.
Нила пыталась убедить себя, что ничего не изменилось. Тамас оставался все тем же чудовищем, и, пока он жив, Адро находится в страшной опасности. Но Олем показал, что Тамас способен быть человечным. Способен на сострадание. Теперь Нила не сможет хладнокровно убить его, зная, что в Тамасе еще осталось нечто человеческое.
Она ненавидела Олема за это.
