– Да ты никогда его не напишешь, – сказала она зло.
– И что тогда? Не буду знаменитым? – усмехнулся он. – Параметры от этого не меняются.
Она полезла в сумочку, нащупала телефон и выложила его на стол.
– А тебе это важно, – заметил Тимофей. Внезапно взгляд его задержался на стакане с минеральной водой. Он простер над ним ладони и воскликнул:
– Воды, расступитесь! Женихи, явитесь!
– Не беси меня, – бросила она и вжикнула молнией.
– Вы нас черненькими полюбите, – сказал он. – И вообще, кто меня обижает, тем я по ночам снюсь.
– Знаешь, – сказала Вероника, – образ мыслей всегда проявляется в словах. То, что ты сейчас сказал, изобличает в тебе грязную и низкую душу.
– Ну извини. Какой есть, – огрызнулся он, недоумевая, как в том, что он сейчас сказал, так отчетливо проступила его грязная и мелкая душа. Он было собрался надуться, но женская логика тут же запутала его еще больше:
– Когда ты познакомишь меня с твоими друзьями? – спросила Вероника.
– С друзьями? – удивился Тимофей весело. – Это что-то новенькое. У тебя на меня виды?
Она засмеялась вместе с ним и повела плечом:
– Нравится?
– Ничего. – «Приговорен я к ней, что ли? – тоскливо думал он, глядя на ее новую жакетку. Он уже делал попытки выбить этот клин другими, но эти другие, как назло, попадались какие-то такие, что только вгоняли его еще глубже. Тут ему пришло в голову, что и она, возможно, делала то же самое. Возможно, наверное, скорее всего, однозначно. Однозначно. Он помрачнел. – Как же это, блин, бывает? Да очень просто, – тут же ответил он сам себе. – Ошень-ошень просто. – Ему уже захотелось пресечь развитие этой мысли, но неуправляемое воображение, как поезд без тормозов, неслось по уклону. – Сука поганая», – подумал он и развязно поинтересовался:
– Ну что, всех, небось, перетрахала?
– Драли по-всякому, – задорно, с вызовом, в тон ему заверила она. Он поглядел на нее озадаченно, не решив сразу, как следует понимать это откровение, но ничего не успел придумать – зазвонил ее телефон. Она скосила глаза и увидела в осветившемся оранжевом окошке обрезанное слово: «Аган».
«Ага», – сказала она про себя и перевела глаза на Тимофея. Во взгляде ее появилось насмешливое сострадание, как будто она была дорожным инспектором, а он пьяным водителем, и читать следовало его так: «Ну что, дружище? Похоже, ты приехал».
* * *
По Пятницкому шоссе Илья ехал впервые, поэтому не спешил на незнакомой дороге и с любопытством поглядывал по сторонам. Константинов пригласил Илью в воскресенье приехать к нему в загородный дом, и вот было воскресенье и он ехал к Константинову. Здесь за городом царила еще настоящая зима, снег, не тронутый весенним тлением, лежал в глубине леса плотным покровом. После кургана, на котором, задрав дуло, стояла зеленая сорокопятка, надо было смотреть поворот налево. «У деревни Крюково погибает взвод», – вспомнились ему слова из грустной военной песни, которую он часто слышал в детстве. Он повернул и через несколько минут лесной дороги уперся в КПП коттеджного поселка.
Дружба их с Константиновым взяла начало в строительном отряде, куда все отправились после первого курса. Там в один прекрасный вечер из удальства и на спор они пробежали двадцать четыре километра до Бородинского поля, и, едва дотронувшись до обелиска, увенчанного чугунным орлом, взмыленные, как кавалерийские лошади, рухнули в какой-то не слишком прозрачный пруд, спасаясь от комаров, также похожих на кавалерийских лошадей. Потом, немного оправившись, они сидели на платформе в сиреневых сумерках и долго ждали свою электричку, а между густых, сказочных елей мчались на запад сверкающие поезда.
Получив диплом, Константинов уехал в Швейцарию и поступил там в международную финансовую школу, несколько лет работал в «CSFB»*, а потом вернулся в Россию в сиянии профессиональной славы, которая счастливо и вполне заслуженно опередила его, открыл консалтинговую фирму и стал консультировать нефтяные концерны.
Со времени его возвращения они с Ильей виделись только дважды: первый раз на Татьянин день в университете, а потом еще отдельно – ужинали в «Театро».
