Дорогой генерал Рузский заговорил тихим протяжным голосом. С грустной иронией заметил он, что свободных граждан по неизвестной причине ведут на смертную казнь, что всю жизнь он честно служил, дослужился до генерала, а теперь должен терпеть от своих же русских. Один из конвойных спросил: "Кто говорит? Генерал?" Говоривший ответил: "Да, генерал". За этим ответом последовал удар прикладом ружья и приказ замолчать. Пошли дальше все тем же тихим шагом. Все молчали.
Не доходя до приготовленной ямы, около ограды места Тимашева, все остановились, и красноармейцы приказали заложникам раздеться. Среди общей тишины заложники стали исполнять отданный им приказ. Кто-то из них, обратившись к красноармейцу, сказал: "Товарищ! Если я виноват перед вами, простите меня..." Тот ответил: "Нет, не виноват; только раздевайся скорее".
Потом кто-то крикнул: "Немец!" -- и опять все затихло.
Началась рубка. Рубили над ямой, шагах в пяти от нее. Первым убили старика небольшого роста. Он, вероятно, был слеповат, и спрашивал, куда ему идти к яме. Палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносились удары шашками. Палачи были неумелые и не могли убивать с одного взмаха. Каждого заложника ударяли раз по пять, а то и больше. Некоторые стонали, но большинство умирало молча. Только один казнимый отрывистым голосом выкрикнул: "Товарищи!" -- и умолк. Обрезов и Васильев отошли в сторону. До них отчетливо доносился хруст разрубаемых костей. Помимо неопытности палачей, нанесению метких ударов в шею, очевидно, препятствовала темнота. После того как было покончено с первыми четырьмя жертвами, старший команды приказал: "Беритесь теперь за генерала Рузского. Довольно ему сидеть, он уже разделся".
Свидетель Васильев показал, что генерал Рузский перед самой своей смертью ничего не говорил. Это показание находится в противоречии с показаниями свидетелей Вагнера и Тимрота.
Свидетель Вагнер утверждает со слов присутствовавшего при казни Кравеца, бывшего председателя Чрезвычайной следственной комиссии гор. Кисловодска, что генерал Рузский перед самой смертью сказал, обращаясь к своим палачам: "Я -- генерал Рузский (произнеся свою фамилию, как слово "русский") и помните, что за мою смерть вам отомстят русские". Произнеся эту краткую речь, генерал Рузский склонил свою голову и сказал: "Рубите".
Свидетель же Тимрот удостоверил, что он был свидетелем разговора бывшего председателя "Чрезвычайки" Атарбекова, Стельмаховича и политического комиссара 2-й армии с подошедшим к ним неизвестным Тимроту лицом. Разговор имел место в кооперативе "Чашка чаю". Подошедший спросил Атарбекова, правда ли, что красноармейцы отказались расстрелять Рузского и Радко-Дмитриева. Атарбеков ответил: "Правда, но Рузского я зарубил сам, после того, как он на мой вопрос, признает ли он теперь великую российскую революцию, ответил: "Я вижу лишь один великий разбой". "Я ударил, -- продолжал Атарбеков, -Рузского вот этим самым кинжалом (при этом Атарбеков показал бывший на нем черкесский кинжал) по руке, а вторым ударом по шее". На эти слова Атарбекова Стельмахович или политический комиссар заметил, как ему не надоело об этом рассказывать.
Генерал Рузский, согласно показанию свидетеля Васильева, скончался после пяти нанесенных ему ударов, не издав при этом ни единственного стона.
Казнь неповинных ни в чем людей представляла собою столь жуткое зрелище, что два палача-красноармейца отказались исполнять свои гнусные обязанности. Старший команды отправил их к кладбищенским воротам. Один из этих красноармейцев, казак, рассказывал впоследствии подробности казни. "Ну, и негодяи, -- начал он свой рассказ, -- натешились. Рубили сначала руки, ноги, а потом уже голову. Да еще перед рубкой начальник отряда нещадно бил их резиновой плеткой".
Умерщвление первых 15-ти заложников длилось больше часу. Покончив с этой партией, красноармейцы позвали Обрезова и Васильева и спросили у них, имеется ли еще вырытая яма.
Обрезов и Васильев отправились на поиски, а в это время были зарублены остальные 10 человек.
