Он, когда приехал к заставе Новгорода, обвязал лицо старой бабской шалью, тут же у заставы продал перекупщикам и лошадь, и сани и так, пешком, ушёл в тайный шинок на другом краю города, за мостом, который держал отставной польский офицер. По роже было видно, какой это офицер. По жидовской роже. Но приходилось притворяться.
Малозёмов протянул ему золотой цехин, назвал облыжным польским именем:
— Зданек! Я у тебя три дня отсижусь в потайной комнате, а потом известишь меня, когда в порт придёт датский баркас «Норд» и получишь ещё одну такую монетку.
Зданек сунул Малозёмову стеклянный штоф с водкой, кусок хлеба, луковицу и спустил его в потайной подвал, сбросив сверху ещё и тулуп.
А рано поутру подвал открылся, туда спрыгнули три русских драгуна с верёвкой и с короткими тесаками. Водка жида, настоянная на маковых зёрнах, никак не давала Малозёмову проснуться. Его так и подняли наверх, бесчувственного.
Савва Прокудин хряснул вору по зубам, сказал драгунам:
— Он. И золото при нём, и камень, вот, видать, что зашит в азяме.
Подол у азяма подрезали. Золото высыпалось на грязный снег.
Люди ротмистра Прокудина принялись выковыривать со снега жёлтые монетки. Савва Прокудин левой рукой прихватил ту полу азяма, куда был зашит изумруд. Стал было тот изумруд выковыривать руками. Ножа при себе не имелось, а саблей не полезешь. Начал рвать пальцами засаленный подклад толстого сукна. Заорал весело:
— Что, изувер, попался? Зря, видать, я отослал твоего ворога, Сашку Егорова, жить навсегда в Америку! Скотина ты, тать и душегуб!
А своим драгунам весело крикнул:
— Поволокли, ребята, эту скотину на съезжую. Да подайте жиду двадцать рублей! Как обещано! Только подавайте ассигнациями. На него незачем серебро тратить!
Польского еврея Зданека обидели русские варвары тем, что подали ассигнациями за верный донос. А договаривались на серебряные рубли! Собаки! Гои!
В тесноте, в сумраке и в давке узкого прохода к задней двери шинка, Зданек подсунул в руку Малозёмова кривой, турецкий нож, а сам побежал во двор. Драгуну, что сторожил коней, крикнул:
— Режутся там, ой, ой! Подмогни, солдат!
Драгун выпустил поводья коней и ринулся в низкую дверь шинка. И тут же повалился кулём, пытаясь руками составить красные куски своего порванного ножом горла. Серафим Малозёмов, будучи в донельзя рваном азяме, с порезанными об сабли руками, перепрыгнул через упавшего драгуна, вскинулся в седло ближнего коня, кривым ножом кольнул конягу в бок, и тот от боли махом перепрыгнул высокий деревянный заплот у шинка.
Ушёл тать и вор Серафим Малозёмов от драгун Саввы Прокудина. И тот чудесный камень изумруд — унёс в неизвестность.
* * *
Следующим утром в порт Великого Новгорода вошёл датский баркас «Норд». А вечером уже ушёл, не отторговавшись по делу. Сбросил все товары первому же купчишке оптом да и поднял якорь. Серафим Малозёмов, стоявший под навесом баркаса, подальше от людей, крякнул и хрипло сказал, еле ворочая слова:
— В Америку меня отвезешь. Как хочешь, но чтобы в Америку! Понял? В порт Невьйорк, понял?
В Америку бежали три года назад, прокравшись слугами в посольство Толстого-Американца, два петербургских головореза, Бузан и Гвоздила. Меж воровского петербургского схода ходили тихие разговоры, что в порту Невьйорка Бузан и Гвоздила прижились. И это хорошо, ибо втроём хошь не хошь, а поймают они в Америке поручика Егорова. Если Савва Прокудин не врёт, что от него, от Малозёмова, Егоров сбежал точно — в Америку.
И там гада зарежут. Такова уж воровская доля. Чтобы делать всё — до конца...
Утром восемнадцатого апреля, в канун Православной Пасхи, императрице Екатерине секретарь доложил, что с утра её дожидается действительный тайный советник Шешковский, но прибывший без ранешней записи в журнале посещений. Екатерина треснула секретаря по лицу веером и прорычала:
— Проси немедля!
Шешковский вошёл один, опять трудно опираясь на трость.
— Не угодно ли тебе присесть, Степан Иванович? — участливо спросила императрица.
— Этикет... пусть будет этикет, — хрипло отозвался Шешковский. — Постою, матушка императрица. — Он протянул Екатерине кошель, который еле удерживал в руках. — Там деньги... в кошле... да не все. Извини, матушка, воры, сама знаешь, воруют. Всё свершилось, как ты велела на словах и... велела своим взглядом. Пусть его сиятельство граф Зубов ищет себе нового камердинера.
