Комната была тусклой внутри, расколотые стены из скошенных досок сосны. Четыре деревянных кабины, два стола с верхушками Formica и стульями из нержавеющей стали, а также деревянный брусок. Женщина, стоявшая за ним, кивнула ему, стараясь не улыбаться, когда она взяла в свою полоску, сутенер. Двое мужчин в баре, плед фланелевые рубашки, тяжелые брюки и сапоги, возможно, дровосеки. Они повернулись, чтобы посмотреть и коротко кивнули. Ли поднял табурет на полпути к бару, между мужчинами и старухой. Он наблюдал, как один из мужчин налил половину своего только что открытого пива в мерзлую кружку, а затем наконечник в стакане томатного сока и большой шприц Табаско; Красное пиво было популярным в этой области. Ли не хотел думать, как это будет вкусно. Пухленькая старуха в конце, на последнем барном стуле, прислонившись к стене, была одета в несколько слоев одежды, ни одна из них не была слишком чистой. В свое время вы не видели много женских hobos, но это было то, что она должна была быть. У нее пахло кислой мочой, кислой одеждой и телом, которое некоторое время не видела мыла. Он заказал кофе и кусок лимонного пирога из стеклянного футляра, затем, доставая бумажный пакет, он направился к мужской комнате, затаив дыхание, когда он проходил мимо нее.
Рядом с дверью в ванную висели четыре плаката. Ли знал двух мужчин, они оставили МакНила в темной ночи на одной из местных лодок местных жителей. Лодка позже была найдена по течению у берега; беглецы все еще были на свободе. Ли внимательно посмотрел на две другие картины, на мужчин, которых он не знал. Он всегда интересовался, кто был снаружи, может быть, отчаянным и неустойчивым, что может представлять угрозу, если он столкнется с ними. И, возможно, часть его интереса к плакатам возникла, когда он был мальчиком, в тех редких поездках в город, когда он мог наслаждаться красивой фотографией своего знаменитого дедушки.
Войдя в маленькую кабинку, он переменился на свою мягкую старую Леви и одну из трех рубашек из бумажного мешка, снял фотографию Мэй и положил ее в карман Леви. Чувствуя себя в правом ботинке, он нашел бумажку со сложенными счетами внутри, точно так же, как он их оставил. Семьсот долларов, и он был очень рад найти все это. Он оставил его в сапоге, не засунул его в карман вместе с билетом на поезд, его семьдесят пять долларов тюремного дохода и тюремный нож. Немного сухого навоза все еще цеплялись за подошву перевернутого ботинка. Он снял свою свернутую старую куртку, встряхнул морщины, как мог, а затем набил тюремную одежду в бумажный пакет. Когда он уйдет, он бросит их в мусорный бак возле двери железнодорожного вокзала - они не будут там долго,
Выйдя, он удивленно взглянул на баррикада и трех клиентов, все из которых, вероятно, видели, на протяжении многих лет десятки заключенных так же пугали их дешевую тюремную одежду. Бармен поставил перед ним свой пирог и кофе и дружелюбно улыбнулся, как будто она точно знала, как хорошо было чувствовать себя в комфорте собственной одежды. Она была почти в своем возрасте, белые волосы сглаживались, показывая проблески розового скальпа, живые карие глаза. Сколько уходящих заключенных перед ним она служила вместе с местными жителями, с лесниками и плавильными заводами, а с гражданскими жителями Макнейла выходили на берег по одному поручению. Он смотрел, как лесорубы спускаются по красному пиву, все еще очарован тем, как это на вкус. Он только что закончил свой пирог и кофе, когда услышал свисток поезда.
Нажав несколько изменений на планку, он встал, направился обратно вдоль пирса для станции. Он просто ступал по дорожкам, когда медленно двигающийся двигатель издал большой взрыв и увидел, что он приближается к воде, едва расчищая ветки пихты, где они были урезаны, шелестят, хлопают до станции, визжат тормозов, криков проводника. Ли опустил одежду в мусорную корзину, но держал бумажный пакет. Он быстро поднялся на борт, с его билетом в руке, перешел в поисках спокойного места для себя.
Он выбрал полупустую машину, убрал место у других пассажиров, положил куртку Леви и бумажный пакет на сиденье рядом с ним, чтобы не дать ему сидеть. В машине пахло старыми бутербродами и древней пылью. Когда он поселился в грязном мохере, ему прикололся приступ кашля. Он кашлянул с мокротой, плюнул в тюремный платок. Он видел сквозь грязное окно полдюжины людей, спешащих вниз от разбросанных домов наверху. Поезд ждал на станции минут пятнадцать. Только четыре пассажира вошли в его машину, когда поезд начал отступать и рывком, двигаясь с большим количеством суеты, и они были в пути. Если бы этот поезд делал каждую маленькую остановку, это было бы медленное, прекращающее путешествие по Вашингтону и Орегону и в Калифорнию, но вскоре поезд потянулся,
