– Да, вы, безусловно, в чем-то правы. Я, однако, сомневаюсь, что служащие мадридского представительства знали что-либо об антикоммунистическом договоре. Ведь о переговорах долгое время ничего не знали и в самом министерстве.
Рюмон вернул разговор в его главное русло:
– А группа, в которой был секретарь Такаока, они тоже, вырвавшись из Испании, поехали в Сен-Жан-де-Люс?
– Нет, насколько я знаю, нет. Такаока некоторое время проработал в Чехии, затем, по-моему в следующем году, то есть в конце двенадцатого года эры Сёва, вернулся в Испанию, в лагерь Франко. В Саламанке заново учредили японское представительство, и, если мне не изменяет память, его назначили временным заместителем посланника.
– Ну конечно. Именно тогда японские власти оставили надежду на республиканское правительство и признали правительство Франко, не правда ли?
Тикако, которая до сих пор молчала, вдруг произнесла:
– Простите, что прерываю вас, но прием уже подходит к концу, и, вероятно, разговор лучше продолжить в каком-нибудь ином месте.
Барбонтин и Ханагата Риэ вошли внутрь здания.
По-видимому, открытие двери производилось охранниками из какого-то другого помещения, в вестибюле никого не было. Под высоким потолком висела одинокая лампочка без абажура, настолько тусклая, что и узора на плитках пола было не разглядеть.
Они поднялись по главной лестнице. Дошли до верхнего, третьего, этажа, и Барбонтин свернул налево. В каменном коридоре было зябко. Коридор кончился дверью. За матовым стеклом бледно горел свет. На двери никаких надписей.
Вошли в комнату. Здесь пол был деревянный, пахло маслом и плесенью.
Перед зашторенным окном стоял покрытый бесчисленными царапинами письменный стол, за столом, лицом к двери, сидел человек.
Это был мужчина лет сорока, с кайзеровскими усами и в очках в черной оправе. Волосы у него остались только по краям головы, макушка сверкала лысиной. Одет он был броско – хороший костюм из серого твида, белая рубашка с запонками и ярко-красный шерстяной галстук. Больше в помещении никого не было.
Риэ как будто невзначай оглядела комнату.
Контора эта, размером в 10 татами[10] меблирована была весьма скудно: два серых металлических шкафа, видавших виды, один маленький столик и три складных стула. По грязным обоям полз таракан.
Мужчина, облокотившись на стол, вертел в руках ручку. Из-под рукавов выглядывали блестящие желтые запонки.
Барбонтин достал паспорт Риэ, положил его на стол и официальным голосом отчеканил свой рапорт.
– Майор Клементе, по вашему приказу доставлена сеньорита Анагата. Имя: Риэ Анагата, место жительства: съемная квартира на улице Принсипе. Студентка из Японии, учится в Мадридском университете, по ее словам, проживает в Испании примерно полгода.
Как и все испанцы, он произносил ее имя без первой буквы «X»[11] – Анагата.
Человек за столом, которого Барбонтин назвал майором Клементе, положил ручку на стол и потянулся за паспортом. Мельком проглядев его, пристально посмотрел на Риэ. Его взгляд, холодный и тяжелый, легко сбил бы таракана со стены.
Барбонтин продолжил с рвением в голосе:
– На данный момент она не признает, что убила Хулиана Ибаррагирре.
Риэ немедленно запротестовала:
– Что вы такое говорите?! Вы же обещали не обращаться со мной как с преступницей.
Барбонтин посмотрел на Риэ:
– Я не сказал, что ты убийца.
– Все равно, по вашим словам выходит, будто я убила его и не признаюсь в этом. Могли хоть сказать, что я настаиваю на своей невиновности.
Барбонтин перевел взгляд на майора:
– Вот такое положение.
От неотрывного взгляда Клементе девушке стало не по себе.
Наконец он заговорил:
– Ну, так убила ты его или нет?
Риэ едва сдержала гнев.
– Нет. Все было так, как я рассказала следователю. Майор Клементе, вы ведь уже слышали его донесение?
Когда Риэ назвала майора по фамилии, выражение его лица несколько смягчилось.
– Только вкратце, по рации. Я хочу, чтобы вы все рассказали мне еще раз, сами, и подробно.
Барбонтин раскрыл два складных стула и один из них предложил девушке. Они сели к столу, напротив майора.
Риэ еще раз повторила свой рассказ обо всех происшествиях вечера.
