— Считаешь ложки?
— Нет, людей. Нас шестеро. Когда все садимся за стол, подают четыре серебряные ложки и две — металлические. Значит, серебряных четыре.
Они засмеялись.
— А столовые ложки?
Столовое серебро подавалось только в торжественных случаях, в обычные дни — простые ложки, о которых я сказал так:
— А кто его знает какие они! По цвету похожи на серебряные, но толстые и тяжелые, а на ручках — узоры.
— А проба есть?
— Проба?.. Кажется, нет.
— Это не серебряные, — сказал старший. — Я такие знаю. Вот что, парень! Мы тебя еще прошлый раз предупредили, чтобы ты...
— Можете не повторять, мне еще жить не надоело.
— Ишь ты какой!
— Какой есть.
— Ну, ладно! Можешь идти.
Я помчался домой и, когда пришел отец, сказал ему, что мне надо поговорить с ним по секрету.
— Можно после обеда?
— Папа, это очень срочно. Давай выйдем.
— Много займет времени?
— С полчаса.
— Лиза, мы с Петей немного пройдемся.
— Скоро придет Галя, и будем обедать.
— Нам нужно.
— Вас ждать к обеду?
Как хотите. Мы скоро вернемся. Оба раза во время разговоров с гэпэушниками я не испытывал страха, а теперь он стал меня одолевать. Отец повернул к калитке, но я его остановил: а вдруг за мной следят? Мы сели на одну из вкопанных скамей возле вкопанного стола, которым давно уже не пользовались. За сетчатой калиткой вольера видны кролики. Ну, как начать?
— Ты волнуешься? Постарайся взять себя в руки.
— Папа! Меня... Со мной... Меня расспрашивали гэпэушники.
— О, Господи! Еще этого не хватало.
— Да ты не волнуйся. Все обошлось. Они ищут драгоценности Торонько...
— Ах, вот оно что!
— Я им ничего не мог сказать. Тогда они стали расспрашивать о родственниках Жени, но их интересовали дальние родственники. Один из них сказал — всякие там двоюродные, троюродные. Они, наверное, понимают, что у близких родственников ценности не прячут.
— У Кропилиных на днях был обыск.
— Что ты говоришь! Ай-ай-ай!.. У деда Коли был большой нагрудный золотой крест с золотой цепью... Такая ценность!
— Он не золотой, а серебряный, позолоченный. Но, конечно, ценность. Только скажу тебе по секрету — они свои ценности отдали кому-то на хранение. Теперь я думаю, что возможно там и ценности Торонько. А у них, у Кропилиных, забрали только разную мелочь. Но извини, — я тебя перебил.
— О дальних родственниках я им тоже ничего не сказал. Тогда они стали расспрашивать о ваших отношениях с Торонько.
В дом прошла Галя и с крыльца помахала нам рукой.
— Я сказал правду: Женю знали до революции, после — не встречали, а Торонько вообще никогда не видели. Ну, а потом, после разговора, я подумал, что мы подходим под категорию дальних родственников, у которых можно хранить ценности.
— Логично, тем более что ты у них жил. А ты на самом деле не знаешь, где ценности Торонько?
— Папа, я вместе с Женей отвез их на Основу, к матери ее первого мужа. Это было после ареста Торонько.
— Вот как! Ты никому об этом не говорил?
— Только тебе сейчас сказал.
— И больше никому не говори. Никому. Ни в коем случае.
— А Кропилиным не надо сказать?
— Зачем? Если Евгения Николаевна им сказала, — они знают. А если не говорила, — какое ты имеешь право говорить? Вот если вернется Торонько, ему и скажешь. А больше никому.
В окно, выходящее на веранду, высунулась Лиза.
— Вы еще не наговорились? Мы садимся обедать.
— Сейчас придем, — ответил отец и поднялся. Пока шли, я сказал, что они интересовались — какие у нас ценности.
— Я подумал, что если скажу — никаких, они не поверят.
— Правильно, — отец остановился. — Но что ты им назвал?
— Обручальные кольца и нательные крестики. Они еще спрашивали — есть ли золото и золотые часы. Я сказал, что нет. Ни у кого. Тогда они — есть ли серебро? Я сказал, что есть четыре чайные ложки.
— Почему же четыре?
— Для правдоподобия.
Отец улыбнулся, и мы вошли в дом.
