— Недаром же тебе сказали «А ну, тише!» Ты на них кричал?
— Да не на них, а просто отказывался. Но, кажется, не кричал, а громко говорил.
— Все равно к такому поведению они вряд ли привыкли, это могло их обозлить, и один из них взглядом спрашивал: заберем? Ну, а отрицательное покачивание головы всегда означало: нет. Это, конечно, только предположение, могут быть и какие-то другие объяснения. Но это неважно. Важно то, что тебя отпустили.
По утрам я просыпался с мыслью: а обыска и сегодня не было. Об этом не говорили, но чувствовалось по настроению и обмену взглядами, что все просыпались с этой мыслью — авось пронесет. Я уже имел билет, готовился к отъезду и последние дни проводил с друзьями. Однажды перед сном отец снова заговорил о гэпэушниках.
— Я все думаю — почему они тебя отпустили? На их гуманность, на то, что они пощадили молодого паренька, рассчитывать не приходится — не такие это люди. Может быть, почувствовав твою ершистость, они махнули на тебя рукой: толку от тебя не жди, им нужны люди покладистые. Это было бы лучше всего, но никакой уверенности, что это так, конечно, нет. Может быть тут расчет, что ты им можешь пригодиться. Но в чем? Они охотятся за ценностями Торонько, значит — в этом. Вряд ли в чем-нибудь другом. Я молчал, но признаюсь: мне не хотелось, чтобы ты уезжал. А теперь я думаю: это хорошо, что ты сейчас уедешь — тебе надо от них на какое-то время оторваться. Искать тебя не будут — там ты им не нужен.
А через какое-то время можно и вернуться: не будут же они вечно заниматься ценностями Торонько.
Проведал маму, и об этом моем посещении помню только то, что мама ничего не говорила об обыске, а значит, у Аржанковых его не было, иначе она не удержалась бы и рассказала.
10 мая 32 года вечером выехал в Москву. Проехали пексину Лысую гору с уцелевшей церковью на ее совсем не лысой вершине, вспомнились наставления на дорогу. Папа: «Будет плохо — возвращайся, не жди, пока станет еще хуже». Сережа: «Захочешь учиться — учись лучше здесь». Лиза: «Помни, что здесь твой дом, а другого у тебя еще нет». Галя: «Не вздумай там жениться, а то осядешь на Урале, только мы тебя и видели». Бабуся: «Борони тебе Матiр Божа»...
Дом приезжих на первом этаже пятиэтажного здания на Арбате в Кривоколенном переулке. Через три дня прийти за направлением в Свердловск. «Фауст» в Большом театре с Марком Рейзеном в роли Мефистофеля. «Хлеб» Киршона во МХАТе — прекрасная игра, но сама пьеса, как мне показалось, — фальшивая однодневка на злобу дня с потугами на философию. Остальное время — Третьяковская галерея или прогулки по Москве. А Москва — это намного увеличенный Харьков с хаотическим сплетением улиц, похлеще, чем в Харькове, и может быть поэтому — уютнее, такая же пестрая застройка — большие дома вперемежку с маленькими, но насколько больше старинных и красивых зданий и церквей. Получаю направление и плацкартный билет в Свердловск. Бескрайние леса до горизонта, манящие проселочные дороги и тропинки, уводящие в глубину лесов: хочется встать с поезда и идти куда глаза глядят, хочется верить, что набредешь на избушку на курьих ножках или волшебное озеро, встретишь и лешего, и русалок. Казань поразила силуэтом мирно соседствующих минаретов и колоколен, Свердловск — большой шириной улиц с маленькими деревянными домишками и прудом в центре. Я ожидал, что предложат на выбор — куда можно поехать, но мне сразу вручили назначение на строительство челябинского тракторного завода и плацкартный билет в Челябинск на этот же вечер. Челябинск, так Челябинск, не худший вариант.
