Утром в Батуми долго спускались на берег: внизу у трапа военные проверяли документы. Сверху видно, как некоторых пассажиров оставляют у борта теплохода под охраной красноармейцев с ружьями. Проверили мой паспорт и меня поставили к задержанным. Не зная за собой вины, я спокоен. Прошли все пассажиры, и началась вторая, более долгая проверка задержанных. Большинство отпускали, некоторых оставляли. Дошла очередь и до меня, и у меня потребовали все мои документы. Отдал паспорт, военный и студенческий билеты.
— С какой целью вы сюда прибыли?
— Я студент, у меня каникулы, и я путешествую.
— Есть ли у вас в Батуми родственники или знакомые? Очень хочется сказать: да, есть тут один контрабандист, и я невольно засмеялся.
— Он еще и смеется! Я вас спрашиваю: есть ли тут родственники или знакомые?
— Нету.
Мне вернули документы, приказав выехать из Батуми в течение дня. На экзотической набережной нашел кафе, о котором говорил отец. Оно тоже довольно экзотическое. В нем поел экзотических блюд и отправился на вокзал. В двенадцать дня отходил поезд Батуми-Баку, билеты — только в общие вагоны. Набилось много народу: лежат и на третьих полках, сидят и на вещах. Сидел на полу тамбура, опустив ноги на ступеньку и держась за поручень. Когда поезд шел по кривой, а он то и дело шел по кривой, — видно было, что и в других тамбурах ехали как я. Я не пожалел, что так устроился: дух захватывало от видов на Сурамском перевале. Когда стемнело, залез на третью полку. В Тбилиси приехали в 12 ночи. Хотелось есть и спать. Поел в буфете, улегся на скамье против буфетной стойки, подложив вещи под голову и решив, что на этом, ярко освещенном и шумном месте, не обворуют, благополучно проспал до утра. По дороге в город побрился в парикмахерской, удивившись, что здесь сначала надо платить в кассу, а потом садиться в кресло, побродил по городу, вышел к Военно-грузинской дороге, проголосовал и ехал единственным пассажиром рядом с водителем легковой машины. О впечатлениях писать не буду: сплошное «Ах!» С водителем обедали на террасе ресторана, расположившегося на склоне горы среди леса, а под террасой скулил привязанный к дереву пойманный в лесу медвежонок. Здесь у меня было происшествие малость озорного характера, но о нем писать не буду: если обо всем писать, надо полжизни жить, полжизни писать о прожитом, а как узнать когда начинается вторая половина жизни? К вечеру — Владикавказ, недавно переименованный в Орджоникидзе, потом — с поезда на поезд: ночью — в Беслане, утром — в Котляревской. Поезд Прохладная-Нальчик идет по ровной степи, а от Котляревской поворачивает вдоль главного Кавказского хребта, и, пока горы не затянулись облаками, я не отходил от окна, впервые любуясь сплошной цепью белых вершин, с беспрерывно меняющимися под утренними лучами оттенками: голубым, серо-голубым, розовым, светло-сиреневым, темно-сиреневым, зеленоватым... В Нальчике симпатичный вокзальчик с башенкой, увенчанной шпилем, маленький автобус, идущий в центр города по длинной Республиканской улице с мощенной булыжной мостовой и побеленными одноэтажными домами. На перекрестке стояли: дорогу переходил караван осликов. Все это колоритно и симпатично, но почему-то болела голова.
Аржанковы живут в центре городка, во флигеле на две квартиры, в глубине двора, в котором над всеми домиками и деревьями возвышается ширококронный старый орех. В квартире Аржанковых две комнаты. Только поздоровался, мама предупреждает, чтобы я не вздумал разговаривать с соседями по флигелю, она с ними поссорилась, потом начинает жаловаться на сестер Александра Николаевича, пытается рассказывать подробности, но у меня сильно болит голова и хочется прилечь. Я говорю об этом, мама занимает у меня много денег и говорит, что если не отдаст здесь, то потом вышлет почтой. Наконец, я ложусь на чью-то кровать, как будто засыпаю, но чувствую, как мама прикладывает ладонь к моему лбу, потом ставит термометр, потом я проваливаюсь в какую-то пропасть, в которую иногда доносятся отрывки разговоров: мамин голос — «сорок и две», незнакомый голос — «может быть и тиф»... Просыпаюсь утром в больнице. Ничего не болит, температура пониженная, слабость. Привезли меня вчера. Через день выписывают, изумив диагнозом: гриппозное состояние желудка. Смеются надо мной, что ли?
