Аржанков — администратор местного театра. Мама – секретарь-машинистка в наркомздраве, и мне теперь понятно как я так сразу оказался в больнице. Алексен сейчас в Одессе, в пионерском лагере, и мама с гордостью говорит, что это она ему добилась путевки на море. В другой раз она рассказала, что минувшей зимой написала от имени своих детей письмо в наркомпрос Грузии, Алексен его переписал, и им прислали посылку с мандаринами и апельсинами. Еще она рассказала о том, как после смерти Орджоникидзе выступала на траурном митинге, предложила установить ему в Нальчике памятник, и о ее выступлении писала республиканская газета, но исказила на кавказский лад ее фамилию: Аржанокова. Значит, мама научилась приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать из них выгоды. Вспоминая минувшее, я решил, что свойство это у нее не новое, а развившееся. Да и как ему не развиться при таком муже! Чеховское «недотепа», по-моему, ему очень подходит. Впрочем, кто знает: если бы ее муж умел хорошо приспосабливаться и извлекать выгоды, не развилось бы у нее это свойство еще больше? Какой из меня психолог!? Я даже не могу решить: положительное это свойство или отрицательное. Ну, путевка на море — куда ни шло, а вот письма в Грузию и выступление на митинге меня покоробили, но не уверен, что мои чувства — критерий для суждения.
Городок улегся в степи, чуть-чуть не коснувшись отрогов хребта. Длинные-длинные улицы, пересекающие его в обоих направлениях, многие — насквозь, почти сплошь застроены одноэтажными домиками и домами, а центр городка — со стороны гор, против огромного парка у бурной речки Нальчик. Парк переходит в лес и в нем, сразу за парком — курортик Долинское с маленьким зданием серных ванн у дороги, а оттуда уже хорошо заметен подъем в горы. Кабардино-Балкария преобразована из автономной области в автономную республику, и в ее столице рядом с парком начато довольно большое по тому времени строительство. Это хорошо, что город развивается в сторону гор.
Сначала Аржанков, потом мама уходят на работу, и мы с Алексенкой остаемся вдвоем. Ей восемь лет, она не по возрасту робка, по-видимому, отстает в развитии от сверстников, и еще мне кажется, что в доме она — Золушка.
— Алексенок, пойдем погуляем.
— А мама сказала, чтобы я вымыла полы.
— Давай вместе мыть. Где у вас ведро и тряпка?
— Давай я буду подметать, а ты мыть. Хорошо?
Хорошо. Ты умница, правильно придумала, мы быстро помоем и погуляем. В парке от главной аллеи ответвляется другая, тоже широкая, над которой сплетаются ветки лип, таких старых, что у некоторых зацементированы дупла. Наш маршрут — по этой аллее, но сначала мы на ней останавливаемся и смотрим вниз, в сторону речки: там — питомник, а в нем очень много роз. Розы растут и в парке, и на улицах, но в питомнике — на таких больших площадях, что при ветре там гуляют разноцветные волны. В конце аллеи, вблизи речки, бесшумно и бездымно работает маленькая электростанция, построенная, судя по фасадам, в стиле модерн, в десятые годы, возможно — моя ровесница. Возле нее небольшой пруд — он называется трэк, — с водой из горной речки, нагретой солнцем. В нем купаются. Дни жаркие, и мы тоже с удовольствием купаемся. Когда у нас в запасе есть время, мы идем вдоль речки вверх по течению и там, где она — в ущелье, спускаемся к воде, собираем на откосах ежевику, а у воды — разноцветные камушки, и оба удивляемся, что некоторые из них немножко мылятся. Возле трэка есть павильон, в котором можно поесть и попить, и каждый раз мы там едим мороженое, печенье, конфеты и пьем ситро или газированную воду с сиропом. Лексенок с удовольствием лакомится, но никогда не просит, чтобы я ее угостил или что-нибудь ей купил. Однажды я нарочно оттягивал посещение павильона в надежде, что она напомнит об этом, но так и не дождался.
— Пойдем в павильон? — спросил я ее.
— Пойдем. Возвращаемся. Лексенок, глядя на розы в питомнике, замедляет шаги.
— Давай пойдем в питомник?
— А мы не опоздаем?
— Ну, немножко опоздаем, не беда.
— Мама будет ругать.
— Тебя не будет ругать — ты не виновата. Это я тебя повел. Пойдем, пойдем.
