— А боярин — кто? Мой отец?
— А кто может еще быть? У нас один боярин!
Журубица вложила особый смысл в слова «у нас один боярин». Катушка хотела дать понять молодому человеку, что хоть она и далека от баронского дома, однако привычка и уважение, которое она к нему питает, заставляют и ее смотреть на барона как на хозяина. Этому она научилась тоже от Урматеку, постоянно слыша, как он твердит своим ближним и дальним родственникам, что весьма выгодно тереться возле боярского двора, а связать свою судьбу с боярином и того лучше. А коли ты так себя ведешь, то и говори об этом прямо — худа не будет. Журубица не ошиблась.
Слова ее не пропали даром. Неясное приятное чувство охватило Буби: и на него как бы распространилось могущество его отца, признанное даже любимой женщиной. Ему стало радостно оттого, что в его власти завоевать ее! Но сомнения, мучившие его, вспыхнули вновь, стоило ему подумать об Урматеку. Теперь он видел его совсем иным, чем когда представлял себе в Вене по воспоминаниям детства. «Эта женщина многое знает и многое пережила», — подумал Буби, окидывая Журубицу потеплевшим взглядом.
Все смешалось: старая симпатия к Янку и новое раздражение против него. Буби мучили всяческие подозрения, и любопытство, которое он едва сдерживал, все росло и росло.
— И ты не хочешь сказать мне хоть что-нибудь? — спросил он, и в голосе его прозвучали ласковые нотки.
Женщина молчала.
— Значит, никаких дружеских чувств ко мне ты не питаешь! — заключил Буби, выждав некоторое время.
— А о старом Дородане ты еще помнишь? Он к тебе очень привязан! Ведь он еще жив! Почему бы тебе не сходить к нему, не повидать старика?
И Журубица, быстро и крепко пожав руку своему спутнику, упорхнула. Жила она в небольшом домике, укрытом среди лип и акаций. За двумя окошками, выходившими на улицу и задернутыми белыми накрахмаленными занавесками, можно было угадать ее упорядоченный и чистенький домашний мирок. Буби едва успел бросить ей вслед первое, что пришло в голову:
— Могу ли я придти повидаться с тобой?
Женщина, уже скрывшаяся за кустами олеандра и тарелками подсолнуха, радостно откликнулась:
— Когда угодно!
Потом дверь хлопнула, и занавеска на окне чуть-чуть отодвинулась в сторону. Журубица из дома взглянула на Буби. Она понимала, что он сказал именно то, что и должен был сказать. Она подумала об Урматеку: что бы он сделал, если бы узнал, что она произнесла имя старого Дородана? Представив ярость Янку, она развеселилась. Не все было гладко в их разговоре с Буби, но свою роль она выдержала прекрасно и была чрезвычайно довольна этим. Она посмотрела из-за занавески, как он медленно и задумчиво уходит прочь. Потом стала раздеваться. Каждую вещь Катушка встряхивала и аккуратно помещала на свое место в большом гардеробе орехового дерева. Шляпку — возле зонтика, ботинки — в самый низ, а на два деревянных гвоздя повесила, расправив и ласково погладив все его воланчики, платье. Она развязала широкую красную ленту, стягивающую самое роскошное, будто кто-то мог его его увидеть, белье, и, сложив ее вчетверо, положила рядом с носовыми платками. Оставшись в одной рубашке, женщина вступила в огромный гардероб, словно в комнату. Она ласково провела рукой по цветному ряду всяческой одежды, собранной в одном месте. Тяжелый запах гвоздики и пачулей шел изо всех уголков старинного шкафа. Журубица, лаская то, что имела, с улыбкой подумала о том, что еще будет иметь, и запела глубоким, чуть вибрирующим голосом любовную песню…
Совсем недалеко, на берегу ручья, в доме, тоже принадлежавшем барону Барбу, где в полуподвале помещалась кузница, проживал Иоаким Дородан. Там его забыли и люди и время. Только непроходящий раздражающий страх, который испытывал Урматеку перед этим слабым и добрым человеком, напоминал еще о нем. Дородан Умфлату жил вместе с племянницей, которая ухаживала за ним как могла, поддерживая свое маленькое хозяйство на дядюшкину пенсию, назначенную ему бароном. Старый Дородан не желал больше выходить из дома. Он, который всю свою жизнь только и знал, что мотался в бричке из одного боярского поместья в другое, теперь довольствовался тем, что часами, сидя на диване, рассматривал старинные фотографии, сделанные самим бароном и прибитые гвоздиками по всем стенам. Многие были с подписями. На всех фотографиях были проставлены даты. Особенно тщательно они были выведены на фотографиях Буби, запечатленного на них в разных возрастах. Дородан курил одну папиросу за другой, и его отяжелевший взгляд перемещался с одной фотографии на другую, словно ленивая летняя муха. В доме неизменно пахло свежим кофе, до которого Умфлату был страстный охотник. Это была его единственная страсть. Только кофе заставлял его очнуться от дремоты, которая пришла к нему как болезнь после того, как Урматеку отстранил его от деятельной жизни.
