И Буби вновь заговорил об их путешествии, шутливо упрекнув Урматеку в попытке ухаживать за Журубицей. Потом заявил, что ни в каких родственников в Джурджу он не поверил, но то внимание, каким была она окружена, заставляют его думать, что она счастлива. Лишь только прозвучало это слово, Катушка решила, что наконец-то настало время вступить в игру и ей. Она чувствовала, что не должна возмущаться и даже говорить много ей тоже не к лицу. Ей следует принять печальный вид и положиться на любопытство Буби, который непременно захочет выслушать ее исповедь.
Так и было произнесено ее полупризнание о связи с Урматеку, разукрашенное всяческими смягчающими вину обстоятельствами, каких любая женщина имеет в своем распоряжении предостаточно. Неудачная жизнь, столь несчастливо начатая с мужем (первые годы своей юности, оставшиеся тайной и для родственников, Журубица превратила в сказку о трогательным житье-бытье в доме родителей — честных купцов), жажда развлечений и увеселений бросили ее, наивную и неискушенную, в объятия Урматеку, — так повествовала Катушка. И вот теперь она во власти его деспотизма, терпит его грубость, жертвует лучшими днями своей жизни! Глубокий вздох перехватил ей горло и брови сошлись на переносице, когда Катушка заговорила о том, как ее тронуло неожиданное участие Буби, насколько ей стало легче, когда она признанием облегчила душу. Она знает, добавила Журубица, что жизнь ее кончена, однако надеется, что ей дано будет найти утешение в новой дружбе, которую она так ценит.
Молодые люди не заметили, как обратный путь вдоль бульвара вывел их прямо к воротам парка Чишмиджиу. Здесь Журубица пожелала расстаться с Буби. Ей нужно было пройти через парк и подняться прямо к дому, затерявшемуся среди кривых и плохо мощенных улочек, расползавшихся с холма Попа Тату. Буби взял Журубицу за руку и, пристально глядя ей в глаза, удержал ее, прося разрешения еще немного проводить. Вновь они пошли рядом, и опять потянулось тяжелое молчание, нить только что завязавшегося разговора оказалась вдруг порванной.
Выслушав признание Журубицы, Буби пытался представить себе Урматеку. Вдруг оказалось, что этот человек, будто совсем забытый, играет весьма важную роль во всем, что творится с Буби после его возвращения на родину. Пока Буби жил за границей, он даже имени его не вспоминал. Раза два в Вене после жарких споров в кафе, когда воображение начинало рисовать нового человека, исполненного бескорыстия и самопожертвования, Буби почему-то представлял себе Урматеку. Конечно, Янку ни в коем случае не годился для такого уподобления, но Буби, сам не понимая толком почему, возможно, из-за разительной противоречивости характера Янку, именно его и видел, его длинные усы, подпертые воротничком щеки, красные, неизменно влажные губы, расчесанные на прямой ряд волосы и внимательные черные глаза. Буби представлялось, что этот человек будет идти до конца, невзирая ни на что. Вспомнив о воле и силе Урматеку, Буби вдруг почти явственно ощутил, что Янку стоит рядом с ним. Он не забыл, что в свое время чувствовал себя гораздо увереннее под его покровительством.
Сам того не желая, Буби, отдавшись своим мыслям и глядя под ноги, вдруг произнес:
— Да, да, Урматеку сильный человек! В своем роде человек необыкновенный!
Журубица, заметив, что Буби о чем-то замечтался, не мешала ему, полагая, что предмет его мечтаний — она сама. Чего она никак не могла предположить, так это его восхищения Урматеку. И вознегодовала. Сердиться на Буби она не могла, он не был ни в чем виноват. Она ненавидела Урматеку: это он стоял между ней и Буби, он преграждал ей путь, он, все он, которого даже исповедь о ее страданиях и муках не сделала отвратительным в глазах Буби. Катушка почувствовала, что должна рассеять заблуждение Буби и восстановить справедливость.
— Каков он, один боярин знает! Правда, и еще кое-кто, — произнесла она, откидывая голову назад и глубоко вздыхая.
Буби в полном недоумении даже остановился. Потом раздельно и твердо спросил:
— И ты… тоже знаешь?
— Если бы я что и знала, все равно б не сказала! Не мое это дело из избы сор выносить!
