— Нашла я на базаре щучек — чистое серебро. Икра жирная, взбиваешь ложкой — поднимается как пена. Купила все, сколько было, такие они были свежие и аппетитные. А раки — величиной с ладонь. Из телятины просто молоко течет. Гуси свежие-пресвежие, ведь я их в вине выдерживала.
Кукоана Мица после великого поста сама не могла удержаться и пробовала то одно, то другое.
С холма, где стоял боярский дом, дорога была видна почти до самой долины, где протекал Арджеш. И вот вдалеке показался целый поезд экипажей. Солнце уже поднялось довольно высоко и стало припекать, когда экипажи начали въезжать во двор. Из домашнего фаэтона вылезли Янку, Амелика, доктор Сынту и Паулина Цехи. На линейке Фрица прибыли друзья и родственники; вполне понятно, что в первую очередь все Швайкерты и Лефтер. На извозчиках, нанятых в городе, приехали музыканты во главе с Пупэзэ, высоким и толстым цыганом с писклявым голосом, потом слабоумные дети попа Госе и прочие не столь почетные гости. Иванчиу прикатил в собственном кабриолете, запряженном недавно купленным вороным жеребцом. С ним приехала и дочка Марика. Одетая в белое платье, она выглядела меланхоличной из-за длинного носа и постоянно потупленных глаз. Все смеялись и обнимали друг друга. Амелика тоже была весела. Увидев ее, кукоана Мица тут же отвела дочь в сторону, поправила ей волосы и, расцеловав в обе щеки, спросила:
— Ты довольна, доченька?
— Да, мама! — ответила Амелика.
Впервые ее голос прозвучал девически звонко. Доктор был занят тем, что знакомился с родственниками невесты, своими будущими друзьями. Потом, отделившись от толпы, он в одиночку отправился бродить по дому. Смотрел через окна в сад, на пруды и поля и пытался представить себе приданое, которое он получал вместе с Амеликой. Вспоминая время от времени о невесте, он отправлялся искать ее, а найдя, целовал ей руки. Нечто вроде тайного взаимопонимания уже возникло между ними. Но разговоры шли только о деньгах и об имуществе, решали, какую комнату и как лучше обставить. При этом Амелика могла оценить внимательность и расторопность доктора Сынту. Ей доставляло удовольствие произносить: «Мой жених!», но не из-за того, что она хотела этим выразить свое отношение к доктору, а скорее потому, что слова эти звучали так необычно.
Когда все разговелись, Янку Урматеку помог жениху и невесте обменяться кольцами. Помолвка была совершена, все выпили шампанского и приступили к трапезе.
После январской вьюжной ночи Янку не бывал больше в поместье и не видел Пэуны. Теперь он исподтишка наблюдал, как она прислуживала за столом. Пэуна в его глазах совсем не утратила привлекательности и по-прежнему нравилась ему. По сравнению с ней Паулина Цехи выглядела как настоящая баба-яга. И Янку думал: если Пэуна права и он действительно таков, как она думает, то совершенно напрасно ищет он утешения около разных уродин. Янку сожалел о том, что произошло. Возбужденный вином, он чувствовал, как его неодолимо тянет к бывшей любовнице. И Пэуна, как видно, тоже не забыла про их любовь: посылает Янку ласковые взгляды, прислуживает только ему, усердно подливая вино в бокал. Ну, как не воспользоваться теплым солнечным днем! И Янку приказал вынести столы в сад. Деревенские девушки с монистами на шее принялись переносить наполовину опустевшие блюда, слуги с трудом тащили бадьи со льдом, из которого торчали винные бутылки, волокли стулья, кресла и даже диваны. Вокруг цветущих деревьев стоял пчелиный гуд. Посвистывали летавшие кругами ласточки, то стремительно приближавшиеся к земле, то взмывавшие в синеву. Лодка плыла по озеру. Поверх забора, окружавшего двор и сад виднелись любопытные женские и девичьи глаза, сверкающие из-под платков. Среди глубокой тишины пасхального дня под цветущими деревьями продолжалась шумная попойка. Чтобы шуму было больше, Янку приказал старосте время от времени стрелять из ружья. Сидя между Иванчиу и Швайкертом во главе стола, Урматеку непрерывно пил и курил. Он говорил в полный голос, шутил с женщинами, отпускал сальные шуточки, не стеснялся и выругаться — словом, веселился от души. Он чувствовал, как груз лет и забот падает с его плеч, как все становится легким. Вино, к которому он привык, не угнетало его. Янку становился все развязнее и веселее. Понять, что он пьян, можно было только по тому, что он не сразу отзывался на шутки и остроты, которые отпускали его родственники и друзья. Вдруг он вспомнил о музыкантах. Ему показалось, что оркестр играет слишком тихо. Тут он позвал Илиуцэ, налил ему стакан вина, потом второй и попросил сыграть старинную песню «В Турну Мэгуреле», но для этого залезть на дерево.
