До позднего вечера кукоана Мица хлопотала, не переставая размышлять. Потом она ненадолго прилегла, чтобы обрести спокойствие перед тем, как отправиться в церковь.
В полночь воскрес Христос. На церковной паперти колыхалась толпа с зажженными свечами. Встревоженная кукоана Мица искала ответа на волнующие ее мысли. Пока священник читал во дворе Евангелие, она оглядывалась вокруг, надеясь увидеть хоть какой-нибудь знак, предназначенный только ей одной: или врата на небе, или свет над холмами. Но ничего так и не увидела. Звездочки на небе мерцали как и всегда, холмы застыли, вдалеке лаяли собаки, тополя шелестели молодой листвой, и если кто волновался, так это люди. Христос воскрес только для них. Ни леса, ни воды знать не хотели об этой радости, и кукоана Мица, поймав себя на этой мысли, вздрогнула, словно ее вдруг обдало адским огнем. Заботы о помолвке Амелики, как никогда, связали ее с людьми, придали течению ее мыслей сугубо земное направление, от которого она никак не могла отстраниться. Раньше, когда она вязала чулки и предсказывала Янку течение событий, Мица чувствовала себя более свободной и независимой, чем теперь, на церковной паперти. И кукоана Мица тяжело вздохнула, чувствуя, как на ее душу наваливается тяжелая безнадежность.
Уже забрезжил рассвет, когда кукоана Мица оказалась перед царскими вратами алтаря со свечой в руке, во главе длинной процессии женщин, детей и стариков, которые медленно продвигались, чтобы принять причастие. И когда отец Николай зачерпнул из святого потира длинной серебряной ложкой с золотым крестом доброго вина и отломил кусочек просфоры, кукоана Мица ощутила все величие этого мига, ведь и она была причастна к даму через тот дар, который сподобилась сделать церкви: ведь эту новую ложку принесла она и была первой, кто удостоился коснуться ее губами. Принимая причастие, кукоана Мица закрыла глаза. Все ее тревоги вдруг куда-то исчезли, и сама она погрузилась в пустоту, словно стала падать в пропасть. Но она чувствовала, к ней тянутся мощные руки, чтобы подхватить ее и не дать ей упасть. Так оно и случилось! Именно в этот миг она ощутила, как ложка коснулась ее губ. Проглотив вино, кукоана Мица оглянулась на тех, кто должен был причащаться после нее. А за ней вереницей стояли дети, пялившие глаза на священника, открывая рот и сами не зная, что они делают; женщины, возводящие глаза вверх; тяжело вздыхавшие старики, которые, прежде чем причаститься, еще раз тыльной стороной ладони вытирали кустистые усы и кланялись, глядя в пол. Служба закончилась, когда уже совсем рассвело, небо порозовело, и выпала роса. Кукоана Мица, обращаясь ко всем, произнесла: «Воистину воскрес!», обменялась на паперти яйцами с несколькими женщинами и пошла домой дожидаться гостей. Только сейчас, пройдя сквозь толпу людей и возвращаясь к повседневной жизни, она поняла, какой силой обладает святое причастие: казалось, с глаз у нее сняли пелену и очистили мысли! Кукоана Мица почувствовала себя легкой и способной всему радоваться, сомнения куда-то ушли, все стало ясным, и ясность эта была уверенной, прочной и спокойной, возрождающей все надежды. Село с его плетнями вдоль дороги показалось ей чистым и аккуратным. Деревья купались в лучах утреннего солнца. Кукоана Мица с удовольствием вдыхала свежий, напоенный ароматами воздух, и наступающий день представлялся ей светлым и счастливым. Это был первый день пасхи и день помолвки ее дочери! Но помолвка больше не пугала ее. Кукоана Мица ощущала себя чистой перед богом и людьми и достойной всяческих благ. Защищенная собственным самодовольством, она, проходя мимо хаты Войку Страпали, даже не ощутила, что сквозь закопченное окошко на нее глядит озлобленный крестьянин. Хромой мужик, насмерть отравленный ненавистью, скопившейся за всю его тяжкую жизнь, долго смотрел вслед новой хозяйке поместья и крепко выругался ей в спину, несмотря на пасхальное утро.
В прибранном и словно помолодевшем помещичьем доме все было готово к встрече гостей, все приглашало веселиться. Накрытые столы украшали блюда с крашеными яйцами, румяные куличи и пасхи с изюмом, посыпанные сверху маком. В кувшинах и вазах стояли полевые цветы, издавая пряный аромат майского сена, мешавшийся с запахами ромашки, гиацинтов и ванили. Пчелы, раньше времени покинувшие свои ульи, влетали и вылетали в открытые окна, на которых колыхались шелковые занавески. Кукоана Мица, вернувшись к хозяйским заботам, рассказывала Пэуне о всяческих божьих тварях, преображаемых ею в различные блюда и закуски:
