- Агнесса, я вынуждена тебя огорчить. - Она сама была очень расстроена и забыла даже извиниться перед писательницей.
- Сегодня мы должны были давать в эфир твою программу с исполнительницей испанских романсов - ну, той, из бассейна «Москва»… Так вот, мастер-кассета, которую ты мне вчера отдала, оказалась вдрызг испорченной Звук - ни к черту, как будто ее кто-то жевал… Я бросилась искать черновые варианты, по они не сохранились - во всяком случае, Света не знает, куда они делись. Хотя опера с Петровки отдали все материалы, как они и обещали. Увы, копии они не сделали, я уже справлялась, да это нас все равно бы не выручило - аппаратура у них допотопная.
Вслед за ней вошел Виталик с недоуменным выражением на обычно маловыразительном лице:
- Агнесса, я ничего не понимаю, дьявольщина какая-то! Хоть режь меня - я тут ни при чем! Вчера все было в порядке, а вот сегодня…
- Ты не переживай, Агнесса, ничего смертельного не произошло, - пыталась меня утешить Тамара - Сегодня в эфир дадим какую-нибудь старую передачу, а потом снова пригласим эту милую женщину - я думаю, она согласится…
Ничего страшного не произошло! Всего лишь неделя моей жизни прошла впустую, выброшена коту под хвост! Что ж, мне не впервой… И, выгнав огорченных коллег из комнаты отдыха, я постаралась отключиться от мыслей о загубленной передаче и снова настроиться на разговор с писательницей Тем более что она оказалась очень интересной собеседницей - она говорила столь же ярко и изящно, как и писала, свои неординарные мысли она облекала в необычные, по вкусные слова, которые не сыскать ни в одном словаре, но главное, ее выразительная мимика заставляла жалеть тех, кто мог ее только слышать или читать то, что она написала, но не видеть ее самое.
- Да, похоже, что не только у писателей есть свои критики, по и у телевизионных ведущих, и если нас они убивают морально, то с вами и вовсе не церемонятся - губят ваше творчество в зародыше, - посочувствовала мне она.
Ах, если бы это были просто злобствующие критики! Но я боялась, что испорченная кассета - это уже не просто гадость, а месть, пока еще мелкая. Возможно, кто-то уже решил, что я целиком и полностью виновата в гибели Котовой, и начал действовать самостоятельно, не дожидаясь, пока убийцу выведут на чистую воду правоохранительные органы - тем более что веры им не было никакой.
Тем не менее ток-шоу с Галиной Михайловной прошло блестяще, в чем моей заслуги было мало. На самом деле загубить интервью с такой изумительной собеседницей было очень сложно - хотя я видела своими глазами, как именно это сделал один из самых наших популярных ведущих. Он чересчур усиленно интересовался, во-первых, суммой ее гонораров, под стать налоговому инспектору, и, во-вторых, подробностями ее развода с первым мужем, после которого прошло лет тридцать, не меньше. В результате писательница замкнулась в себе, а он выставил себя полным идиотом. Так что на его фоне я показалась себе просто гениальной журналисткой, хотя Галина Михайловна мне здорово помогла подняться в собственных глазах. Почуяв во мне родственную душу, страдающую от происков завистников, она сделала все от нее зависящее, чтобы я забыла про загубленную запись.
- Ты сегодня была просто молодцом, - похвалил меня Марк, когда вечером вез обратно домой, обессиленная, я откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и с трудом заставляла себя не терять нить разговора. - Профессионально сработала.
Я встрепенулась и почти вернулась к жизни. Мой муж отвесил мне комплимент, да еще какой! В среде профессионалов, хорошо делающих свое дело, каким бы оно ни было, нет более высокой оценки, чем та, что дал мне Марк.
- Тебе действительно понравилось? - робко переспросила я.
- Правда. И еще мне понравилось то, что ты не позволила выбить себя из колеи, даже виду не показала, что эта история с испорченной кассетой тебя расстроила. Но какая женщина!
- Ты про кого это? Про Оксану, что ли? - Я встрепенулась и готова была уже вонзить в него коготки.
- Да нет, конечно Оксана - это профурсетка, и, поверь мне, она многое знает. Недаром же я столько на нее потратил времени - она кое о чем проговорилась. Нет, я говорю про твою писательницу. Какая живость, наблюдательность, какая женственность, наконец!
