– На похороны ходили? – спросил трактирщик.
– Да.
– Ну, и как все прошло?
– Нормально, насколько похороны вообще могут проходить нормально.
– А можно узнать, – владелец сунул стакан под кран, и тот начал наполняться темной жидкостью, – от чего она умерла?
– Эта болезнь называется туберкулезный перитонит.
Он протянул мне пиво, и я обратил внимание на странное выражение его лица. Будто он что-то недоговаривал. Я бросил на него вопросительный взгляд, деликатно требуя объяснений.
– Да? – протянул трактирщик. – От туберкулезного перитонита, говорите?..
На этот раз в голосе звучало открытое недоверие.
– Именно от туберкулезного перитонита, – озадаченно произнес я. Вот уж не ожидал, что какой-то трактирщик усомнится в моем диагнозе! – Это очень серьезное воспаление, и, смею уверить, подобные случаи не так уж редки.
Трактирщик кивнул и закурил.
– Бейнсы, надо думать, скоро переберутся в местечко пошикарнее.
– Не понимаю, о чем вы.
– У них же теперь денег куры не клюют.
Трактирщик многозначительно вскинул брови, будто на что-то намекая. И тут я сообразил. Он с удовольствием наблюдал, как изменилось мое лицо, улыбнулся и прибавил:
– Есть над чем задуматься, правда?
Я покачал головой и, изображая безразличие, ответил:
– Нет ни малейших оснований для подобных подозрений.
Трактирщик уже собирался ответить, но я демонстративно повернулся к нему спиной и отошел от стойки. Сел у камина и стал смотреть на огонь. На самом деле моя уверенность была лишь показной, и, когда вернулся Хартли, я уже забеспокоился всерьез.
* * *
При следующей встрече я обсудил случившееся с Мейтлендом.
– Симптомы отравления мышьяком легко перепутать с туберкулезным перитонитом, а еду для больной готовила только миссис Бейнс.
Мейтленд встал и подошел к окну. Положил руку на огромный старинный глобус и быстро повернул.
– Вот мой совет: лучше не будить спящую собаку.
– А может, снова поговорить с коронером?
– Если будет расследование, начнутся неудобные вопросы.
Повисло неловкое молчание. Я ослабил воротник. Думал, Мейтленд будет недоволен, но вместо того, чтобы отчитывать меня, он уже более непринужденно прибавил:
– Этот ваш трактирщик ничего особенного не сказал. Необоснованные грязные намеки, и только. Разве не знаете, какие нравы в деревнях? Все друг с другом знакомы, только и делают, что распускают про соседей сплетни…
– Да, – согласился я. – Верно.
Тут мне самому стало стыдно, что поднял тревогу на пустом месте. Когда я попытался извиниться, Мейтленд только отмахнулся. Я почувствовал нечто большее, чем просто облегчение, – будто побывал на исповеди, и мне отпустили грехи. Меня даже не насторожило, что от моих подозрений так быстро отмахнулись. Я слишком легко позволил себя уговорить.
* * *
Этим вечером я зашел проведать Майкла Чепмена. Тот был немного взволнован, но я отвлек его разговором о шахматах. Это успокоило Чепмена. Несколько минут он вполне разумно рассуждал об отвлекающих маневрах и жертвовании фигурами ради победы. Я велел сестре Пейдж присматривать за ним и дать знать, если Чепмен снова будет вести себя беспокойно.
– Хорошо, доктор, – кивнула та, высыпая таблетки из стеклянной банки в металлический лоток.
Выйдя из мужского отделения, я спустился в комнату сна. Едва я открыл дверь, как услышал чьи-то рыдания. Сидевшая за столом медсестра поспешно отвернулась, чтобы я не видел ее лица. Судя по полной фигуре и цвету волос, это была Мэри Уильямс. Хотя практикантка изо всех сил пыталась сдерживаться, акустика в подвале заставляла звучать громче ее всхлипывания и сопение. Я не желал лезть не в свое дело и смущать девушку, но показаться черствым и равнодушным тоже не хотелось. Немного подумав, решил, что нехорошо бросать бедняжку в таком состоянии. К тому же неохота было разыгрывать бездарный спектакль и даже в благих целях притворяться, будто должен немедленно бежать по неотложным делам.
Я подошел к ней и остановился в тусклом свете лампы. Мэри никак не отреагировала на мое приближение. Она сидела неподвижно, только плечи дрожали. Надо сказать, для женщины небольшого роста у Мэри были удивительно широкие плечи.
