По мнению подавляющего большинства критиков "Саул" лучшая трагедия Альфьери. По словам автора, замыслил он ее 30 марта 1782 года. За неделю, с 2 по 8 апреля, набросал прозаический ее вариант. В июле того же года Альфьери переложил ее в стихи. 26 сентября 1782 года трагедия была завершена.
В своей "Жизни" Альфьери так описывает происхождение замысла трагедии:
"Начиная с марта того года (1782 г. — Н. Т.) я пристрастился к чтению "Библии", хотя и читал ее отрывками, не по порядку. Тем не менее и такого чтения хватило, чтобы зажечься удивительной поэтичностью книги, и я почувствовал, что не смогу успокоиться, пока не дам выхода охватившему меня наваждению в каком-нибудь поэтическом сочинении на тему. Так я задумал, набросал прозой, а вскоре и переложил стихами своего "Саула", который явился по счету четырнадцатой моей трагедией, полагая, что она будет и последней.
Но творческая моя фантазия так распалилась, что, не осади я ее шпорами принятого решения, по меньшей мере еще две библейских трагедии явились бы на свет…"
"Саул" одна из самых скоропалительно вытекших из-под пера Альфьери трагедий, и, пожалуй, едва ли не самая его любимая. Следует верить автору, что непосредственным источником вдохновения послужило для него именно чтение "Библии" ("Первая Книга царств", гл. XII–XXVI), а не тех двух источников (французского и английского), на которые ссылаются некоторые позднейшие исследователи творчества Альфьери. Скорее можно предположить, что интерес к этому сюжету был подогрет еще и некоторыми итальянскими переложениями отдельных эпизодов из "Библии", бывших в ходу во времена Альфьери (свидетельство аббата Калузо, ближайшего друга Альфьери и великолепного знатока восточных и, в частности, библейских древностей).
"Саул" имел завидную судьбу на итальянской сцене. Не считая любительского спектакля, в котором роль Саула не без успеха играл сам автор, можно было бы перечислить множество спектаклей XIX века, в которых выступали величайшие итальянские трагики, такие как Модена, Росси и Сальвини.
В эпоху Рисорджименто эта трагедия воспитывала пылкий патриотизм, ненависть к иноземному игу, мечты о единстве Родины. Абстрагированность от конкретной истории как нельзя лучше подчеркивала общую моральную направленность трагедии Альфьери.
