Ведь отношение людей к явлению жизни — это и есть идея их жизни. Задумываясь именно над этим широким явлением, они ставят «вечные», или, говоря иначе, идейные, вопросы.
Из истории и выводит писатель отношение к своим героям, прежде всего ту пропорцию, в которой он относит личность к жизни в целом, к ее истории, современности и будущности.
И пропорция эта в глазах Дарваша очень значительна — его герой отнюдь не чувствует себя ничтожной, а тем более никчемной частицей необъяснимо огромного целого, не чувствует хотя бы уже по одному тому, что так же, как и сам писатель, находится в постоянном поиске смысла всего происходящего.
И уж во всяком случае, отсутствие в себе склонности и способности к такого рода поиску этот герой воспринимает как личную трагедию.
А когда так, то и собственные герои интересны писателю прежде всего в наиболее острые периоды истории, если же герои современны, — тогда в те моменты современности, о которых заранее можно сказать, что они войдут в историю, которые уже сегодня — тоже история.
Именно в такие моменты подведение итогов своей жизни — занятие для мыслящего человека отнюдь не отвлеченное, ему ведь становится необходим ответ: «Как дальше жить?», а этот ответ нельзя поставить перед собой, минуя злополучный итог: «Как я жил до сих пор?».
И этот вопрос, и этот посильный ответ возникают почти перед всеми без исключения героями Дарваша и в романе «Победитель турок», и в «Колоколе в колодце», и в «Городе на трясине», и в «Пьяном дожде», и в его многочисленных пьесах, очерках и эссе.
Йожеф Дарваш относится к тем писателям, которые — вместе со своими героями — не ждут заключительного, или так называемого «итогового», произведения, а подводят итоги, начиная чуть ли не с первого своего произведения, подводят их непрерывно, привлекая для этого не какую-либо часть, а весь свой предшествующий жизненный и творческий опыт.
И когда роман «Пьяный дождь» открывается сценой похорон художника Гезы Баллы на сельском кладбище его родной деревни, а местные крестьяне неожиданно для друзей покойного запевают древние псалмы, для нас уже становится очевидным, что итог этой ушедшей жизни будет еще долго воздействовать на тех, кто остался и продолжает жить.
Так оно и есть — не только родной брат Гезы Шандор Балла, но и многие другие персонажи романа долго еще будут осмысливать эту жизнь, свои отношения с ней, пойдет ли речь о делах личных или — о сплочении сил нации, о выходе Венгрии из войны, о том, какое место занимает и должна занять в эпоху бурных событий творческая интеллигенция, — этой последней Йожеф Дарваш неизменно уделяет много внимания, пристально изучает ее психологию.
Благодаря тому, что для Дарваша важны прежде всего суть и смысл событий, он то и дело пренебрегает хронологией. Ему ведь опять-таки нужна та связь событий, которая определяется не столько календарными датами, сколько связями их содержания, поэтому он так легко делает отступления в прошлое либо вовсе опускает какой-то период, только мимоходом замечая: «…прошло пять лет…»
Да, Йожеф Дарваш социален и традиционен, однако далеко не консервативен.
Это следует уже из одного того, какой материал он привлекает для своего творчества — остро современный и злободневный, как бы сам по себе уже новаторский, еще не освоенный художественной литературой. Но дело отнюдь не ограничивается остротой и новизной материала, дело и не в традициях, которых держится писатель, а в умении пользоваться традициями.
В конце концов, это главное.
Дарваш попросту не видит необходимости в модернизме, если такая необходимость не проистекает и не диктуется содержанием вещи. Он даже считал долгом недвусмысленно отводить от себя такого рода «подозрения»:
«Отечественная критика отметила форму построения романа «Пьяный дождь» множеством похвальных отзывов и не скупилась на такие определения, как «модернистский», «новаторский» и тому подобные эпитеты. Признаться, я воспринял эти хвалебные отзывы с некоторым недоверием. Мне и не хотелось бы уподобляться вороне, красующейся в павлиньих перьях».
А дальше Йожеф Дарваш объясняет необычное построение романа его содержанием:
