— Нет. Она говорит, что это пассивно-созерцательная точка зрения, игра в диалектику. От нее, мол, несет душком оппортунизма!.. — Здесь Янчи, немного помявшись, уточняет: — В ней-де потенциально заложен зародыш моего оппортунизма…
— Вот как!
— Она считает, что счастье можно строить, как какой-нибудь мост или небоскреб.
Я так и не уловил разницы между этими двумя точками зрения, но и не склонен был дальше расспрашивать: галстук завязан, да и теперь уже действительно пора идти. Схожу сейчас за Мартой, по крайней мере взгляну на малыша. Надеюсь, он еще не уснул. Он меня уже узнает: как только увидит — обязательно улыбнется мне. Правда, по мнению Марты, эта улыбка предназначена отнюдь не мне, а вызвана новым впечатлением. Но думаю, она не права. Ведь, в конце концов, «новое впечатление» — это и есть я!
— Словом, вы поссорились на этой почве, — резюмирую я. — А маленькая Марта готова? Пора отправляться.
Но Янчи становится передо мной.
— Дядя Бела, какого вы мнения о моем отце? — спрашивает он сдавленным голосом, но настойчиво. «Итак, назрел и этот вопрос». Признаться, я этому не особенно рад.
— Послушай, дружок, — говорю я, — сейчас не совсем подходящий момент для такого серьезного разговора…
Янчи прерывает меня:
— Знаю. Но все же давайте поговорим об этом завтра же, если можно. — В его голосе звучит настоятельная просьба. И пожалуй, чуть заметная нотка требовательности, чего я прежде никогда не замечал за ним. И как бы вскользь, чтобы дать мне пищу для размышлений до завтрашнего дня, он добавляет: — Я не разделяю его взглядов… Но многое понимаю. Во всяком случае, стараюсь понять. Ведь как-никак он мой отец. Опустошенный человек. Я это знаю. Но меня интересует и другое: что довело его до жизни такой, как он стал таким. — Янчи вопрошающе смотрит на меня, он хочет знать, согласен ли я с ним. — Маленькая Марта утверждает, будто я проявляю оппортунизм. Потребный для идеологического обоснования житейского комфорта — благоустроенного быта и мещанского уюта, которые предоставляет семейный очаг…
Янчи умолкает, так как из смежной комнаты появляется маленькая Марта. Юная, сияющая, прелестная. Янчи восхищенно любуется ею. Но неужели она так беспощадна, так безжалостна в своих суждениях? А может, она все-таки права?
— Ну что, поехали? — спрашивает маленькая Марта. Как видно, от ее внимания не ускользнуло некоторое смятение Янчи при ее неожиданном появлении. Пытливо взглянув на нас, она презрительно кривит губки: — Ты даже такой пустяк не в состоянии пережить один! — бросает она Янчи.
Янчи краснеет; мне становится жаль парня.
— Нельзя быть такой несправедливой, доченька.
— Не вмешивайся, папа. Ты не знаешь, в чем дело.
Входит Марта, веселая, улыбающаяся. На ее лице отблеск улыбки малыша.
— До чего же милый малышка! — восторгается она. — Ты много потерял, что не зашел.
Пока мы выходим и направляемся к машине, я наскоро рассказываю Марте о Вёльдеше. О завтрашней поездке. Марта удивляется:
— Но ведь вы вчера ночью, только вчера ночью вернулись оттуда.
— Да, конечно… но не следовало бы так сразу удирать. Бедные старики… — И добавляю: — Ты тоже поедешь.
— Я? — еще больше удивляется Марта.
— Тебя там так ждали!
— Ты же знаешь, что я не могла поехать.
— Знаю. А теперь съездишь. Возьмешь отпуск на два дня. — Я даже пытаюсь шутить: — Попросишь у своего начальства, у мадам Солат. Насколько мне известно, она отзывчивая женщина.
— Нет, сейчас это совершенно исключено. До рождества надо выпустить уйму книг. А у нас все время трудности с бумагой.
— Всего два дня, милая! — Знаю, что все мои потуги напрасны, но, словно все теперь зависит лишь от моей настойчивости, делаю последнюю попытку. И говорю сквозь смех: — «Телочка», «Нижняя юбка с кружевами»…
Марта недоуменно смотрит на меня; вижу, до нее не доходит.
— Сейчас невозможно! — повторяет она. Что-то холодеет у меня внутри, тоска сжимает мое сердце. «Значит, и тут ничего не вышло». Заметив мою удрученность, она добавляет: — Поедем потом, на рождество. Это будет даже интереснее. — Но я ничего ей на это не отвечаю.
Садимся в машину. Маленькая Марта демонстративно садится впереди, рядом со мной…
