Я ловлю себя на том, что вслух размышляю и спорю. Вдобавок еще декламирую. Словно я уже участвую в дискуссии у нас в Союзе. А узел все еще завязан плохо.
Открывается дверь; кажется, идет Марта.
— Этот проклятый галстук… — оправдываюсь я. Пусть думает, будто я воевал с ним.
Но пришла не Марта, а Янчи.
— Послушай, — обращаюсь я к нему, — ты умеешь завязывать узел по-модному?
— Умею.
— И не только на себе?
— Что ж… давайте попробую. — И, завязывая мне галстук, говорит: — Дядя Бела, я хотел бы с вами побеседовать.
Странно звучит его обращение ко мне «дядя Бела». Правда, на его пальце еще не красуется обручальное кольцо (маленькая Марта заявила: «И не будет, потому что это мещанский обычай!»). Но в сущности, он уже форменный жених. И как бы член семьи. «А как же ему иначе обращаться ко мне? Папа? Папочка? Вот еще не хватало!» — ухмыляюсь я про себя.
— Вы что, поссорились?
Он не говорит ни да, ни нет, но по лицу его вижу, что именно так. Люблю этого парня. И не только потому, что его любит маленькая Марта. Геза был не прав. Парень серьезный, пожалуй даже слишком серьезный. На его по-девически красивом лице, оттененном длинными ресницами, часто видна печать какой-то затаенной грусти. Мне кажется, это вызвано неурядицами в семье, хотя мы никогда не говорим на эту тему. Его отца, Фери Фодора, в разговорах мы никогда не касаемся. Правда, Марта не раз повторяла, что рано или поздно придется пригласить родителей Янчи; но я в таких случаях делаю вид, будто не слышу. И почему непременно нужно приглашать их? Отношения молодых — их личное дело, а какие чувства питают родители жениха и невесты друг к другу — это особая статья. Ну, допустим, придут… если вообще это возможно… женщины расцелуются, сядут за стол и… Вот вздор!..
— Из-за чего вы поссорились?
— Из-за красоты, — отвечает Янчи, явно уходя от прямого ответа.
— Из-за чего?
— По поводу понятия прекрасного.
Я чуть было не расхохотался. Но делаю над собой усилие и сохраняю серьезность.
— Стоило ли ссориться из-за такого пустяка. Определение Канта, я полагаю, вы отвергаете. Марксистская же эстетика еще не внесла ясность в эту проблему. Я как раз недавно читал, что в Советском Союзе возобновилась дискуссия по этому вопросу. — Я изрекаю все это страшно серьезным тоном, но Янчи умен, проницателен: он улавливает веселые нотки, сквозящие в моей напускной серьезности.
— Не в том аспекте… не по этому поводу… — запинаясь, уточняет он смущенно.
— А по какому же?
— Насчет того, в чем проявляется красота жизни. В чем суть счастья.
К моему благодушно-игривому настроению примешивается оттенок растроганности. «Значит, и вы, ребята, затеяли споры? Выходит, извечно все возобновляется, начинается сначала?» И я уже настойчиво требую от Янчи продолжения рассказа. А сам думаю: вот растут подле нас дети… Дети ли? Мы и не заметили, как они повзрослели… и почти ничего не знаем о том, чем они живут, что их волнует. О чем они спорят. Возможно, даже терзаются в сомнениях.
— А ты как думаешь?
— Мне думается, красота заложена в самой жизни. Она, так сказать, органически слита с ней… — «Так сказать» — любимое выражение Янчи. Я же терпеть его не могу. В сочинениях его отца я частенько встречал это набившее оскомину словосочетание. Я усматриваю в нем нечто вроде позерства, бахвальства. Вот и сейчас оно раздражает меня. Но я внимательно прислушиваюсь к словам Янчи. Он с увлечением излагает мне свои мысли. И эта вдохновенность так идет ему. — Словом, красота органически связана с жизнью. Но каждому человеку приходится заново открывать ее для себя. В этом секрет счастья — уметь найти красоту, гармонию в окружающей жизни. Каждый человек — кузнец своего счастья, он должен найти его в самом себе, создать его своими руками, пользуясь тем строительным материалом, который дает повседневная жизнь. Разве нет? — И заблестевшими глазами он с явным любопытством смотрит на меня.
— Что ж, пожалуй, — невнятно бормочу я. — Вроде бы так… Да, мысль любопытная… — Я киваю, хмыкаю, однако остерегаюсь высказать определенное мнение. — А маленькая Марта? Она с тобой не согласна?
