Я нежно глажу жену по щеке.
— Ты тоже устала, милая… — На миг она прижимается щекой к моей ладони. — Останемся дома. — И направляюсь к телефону.
— Нет, нет! — возражает Марта, снова становясь прежней. — С чего бы это вдруг? Мы не вправе поступить так с Вильмой.
— А как же малыш? — пытаюсь я сразить ее, зная, как любит она внука.
— Тетушка Рози уже пришла. Я пойду побуду там, пока ты переодеваешься.
Итак, надо идти. Марта терпеть не может экспромтов, неожиданных решений. Но чутье подсказывает мне: на сей раз дело не только в этом. Она не раз, бывало, шутила, что глаза у нее проницательные, насквозь все видят, вроде рентгеновских лучей, — даже мысли мои. И она действительно угадывала их. Мне кажется, она и сейчас догадывается о моих мучительных раздумьях. После минутного замешательства она решила убежать от них. Убежать? Нет. Убегать от чего-либо не в ее правилах. Марта ни от чего не убегает. Наоборот, от чего угодно можно укрыться лишь под ее крылышком, если она, конечно, пустит. Почему же теперь она не пустила меня? И я знаю почему: ведь не только она досконально изучила меня, знает как облупленного, но и я ее. Нет, это она не со зла, не по бессердечию. Нет тут и холодного расчета. Она инстинктивно оберегает нашу семейную жизнь от лишних потрясений, стремится сохранить статус-кво в наших чувствах. Развитый у нее инстинкт самосохранения не раз помогал нам преодолевать глубокие кризисы. Но почему же чутье не подсказало ей, что теперь нужно совсем другое?
— Хочется поговорить с тобой, поделиться впечатлениями о Вёльдеше… о похоронах.
— Когда вернемся домой, милый.
— Придем усталые. Утром тоже не успели поговорить — ты спешила.
— Зачем же тогда ты принял приглашение?
Некоторое время я молчу. Внезапная вспышка душевного волнения гаснет во мне.
— А где маленькая Марта? — интересуюсь я, лишь бы прервать паузу.
— Там, — кивает она в сторону смежной комнаты. — Муштрует беднягу Янчи. — И уже по-прежнему Марта оживленная, радостная, словно своей рассудительностью снова сберегла покой семьи. Или она только хочет казаться жизнерадостной?..
— Когда будешь готов, зайди за мной. Ах, до чего прелестный мальчуган! Весь в тебя! Что бы там ни говорила Борка со своим муженьком — вылитый дед! — И она убегает.
Начинаю переодеваться.
Вспоминаю вчерашние похороны… и вечер… Все же надо было бы переночевать в Вёльдеше. Напрасно я отказался от приглашения. И с Шандором тоже… к чему эта сцена? «Завтра же вернусь! — решаю я вдруг. — И Марту захвачу с собой. Отпросится, возьмет отпуск на денек-другой». Эта мысль целиком захватывает меня. Движения мои становятся уверенными, быстрыми.
Мною овладевает какая-то грусть по Вёльдешу. Особенно приятно то, что и Марта поедет со мной. За околицей остановлю машину и разыграю сцену, как весной сорок пятого года… Из кювета выскочил Пишта Верок… Какой же я осел! Сколько раз мы бывали там вместе, и я ни разу не разыграл перед ней эту сцену. Но теперь непременно сделаю это! Еще не поздно. Тем более что я все отчетливо помню!..
— Стой! Кто идет?
— Ты что, Пишта, неужели не узнаешь?
— Узнавать-то узнаю. Вот только строго-настрого приказано документы проверять у всех до единого.
— До единого?
— Даже у самого Иисуса Христа. Ежели невзначай спустится на землю и сюда забредет.
— А если удостоверения личности не окажется при нем?
— Задержим, отведем куда следует.
Парень вел себя молодцевато, но не нахально. Летом он, бывало, проходил мимо меня по улице потупившись, вроде робел даже поздороваться. По совести говоря, мне пришлась по душе эта молодцеватость, этакая раскрепощенность человека, обретшего уверенность в себе. А в общем-то, мне теперь все нравилось. Я протянул ему удостоверение личности.
— Пока проверяете, можно мне присесть?
— Можно! — великодушно разрешил Пишта.
Я опустился на обочину дороги, свесив ноги в кювет. Я чувствовал большую слабость, но был доволен и почти весел, что наконец-то достиг цели своего путешествия. Не раз приходилось мне присаживаться на обочину дороги, прежде чем я добрался сюда с железнодорожной станции. Что ни говори, а болезнь изнуряет человека. За шесть с лишним недель она основательно подорвала мои силы. Врачи даже не хотели выпускать меня из больницы.
