— Знаешь что? — угрюмо прервал его Андраш. — Шел бы ты домой писать картины! А заниматься политикой предоставь другим.
Как это ни странно, Геза даже не попытался возразить. Он встал и молча направился к двери. Лицо его не выражало никаких эмоций. Однако на пороге он обернулся и сказал Андрашу:
— Что бы ни случилось, на меня ты всегда можешь рассчитывать… — И вышел, так и не удостоив меня взглядом.
— Кто этот чудак? — после некоторого молчания спросил Мартин.
Андраш, оставив без внимания его вопрос, обратился ко мне:
— Знаешь, кто звонил только что? Карой Болгар… Ты не возражаешь, что я назначил встречу с ним у вас?
Имя, названное им, поразило меня. Теперь я уже понимал значение того взгляда, который Андраш украдкой бросил на Гезу во время телефонного разговора.
— И охота тебе с ним встречаться? — вспылил Мартин. — С этим ренегатом?
— Ну-ну, не горячись! — Андраш устало махнул рукой. — Как ты можешь так безапелляционно заявлять, кто ренегат, а кто нет?
— Он же один из главных подстрекателей! Он из тех, кто ответствен за все происходящее на улицах! — И тревожным голосом добавил: — Пойдем со мной, Андраш! Брось все это к черту! Пока совсем не запутался.
— Нельзя мне уходить! Ведь я же сказал тебе.
— А на переговоры с Кароем Болгаром и ему подобными можно?
— Во всяком случае, сейчас мое место здесь!
— Сейчас твое место на заводе! Среди рабочих!
Андраш сделал беспомощный жест рукой, а Мартин продолжал:
— Смотри, а то будет поздно! Рабочие ко всем приглядываются, за каждым все примечают, все берут на заметку…
— Ну еще бы! — сыронизировал Андраш. — Примечают… а сами бастуют. Чтобы лучше все подметить…
— А кто виноват? — вскричал Мартин. От возбуждения он даже вскочил со стула. — Почему дурацкое радио только и делает, что канючит: «Дорогие братья повстанцы, сложите оружие, вам все простят»? Вместо того чтобы крикнуть: «Пролетарии! К оружию!»? Кто стоит там у проклятого микрофона? Это дерьмо, обыватели, разве не так?
— Радио не может сейчас призывать к оружию. Такого решения не принималось.
— А почему бы вам не принять такое решение? Для чего вы сидите здесь?
— Мы не могли…
Андраш отвечал на резкие, поставленные в лоб вопросы, словно терпеливый опытный учитель дотошному ученику. Я-то чувствовал, какое огромное нервное напряжение скрыто за спокойным тоном Андраша.
Мартин шумно выдохнул воздух и немного погодя спросил:
— Ты хоть бумажку-то мне достанешь? Насчет оружия.
— Нельзя. Я же сказал.
— Почему нельзя?
— И это уже объяснил: нет такого решения.
— Ах ты… — Мартин схватил стул. Но, сдержав гнев, продолжал дрожащим голосом: — Ты и раньше выполнял решения, даже тогда, когда лучше было бы не выполнять их! Так нельзя ли хоть сейчас сделать исключение?
— Что же нам теперь, совершить путч? — повысил голос Андраш.
— Дай оружие, черт тебя побери! — орал Мартин, — Или, может, уже и оружия у нас нет?
— Оружие есть. Но нет решения.
— Что нужно сделать, чтобы оно было? Я пойду и добьюсь его.
Андраш долго молчал, потом очень тихо проговорил:
— Моральной основы… нет… Вот чего нам не хватает… Мы развеяли ее в прах…
Для меня эти слова прозвучали как оправдание. Они снимали с меня вину за все… За запоздалое предостережение… За гибель военного… Но облегчения я так и не почувствовал. Мне казалось, будто шершавая холодная рука сжимает мне сердце; сжимает и хочет вырвать его, оборвать, как гроздь винограда с ветки… А из грозди сочится и капает виноградная кровь…
— Этот мятеж мы подавим… Я пока не знаю как, но подавим, — продолжал негромким голосом Андраш. Его речь стала отрывистой, точно каждое произнесенное слово причиняло ему боль. — Но вот как мы посмотрим после этого в глаза своим детям? Этого я не знаю. — Он немного помолчал. — А если не подавим, тогда и вовсе совестно будет смотреть в глаза нашим потомкам…
Мысль он свою закончил, но по интонации голоса этого нельзя было сказать. Будто подняли перегородку шлюза и забыли опустить.
В памяти моей ожила одна картина.
Весна в самом разгаре. Сквозь нежную, прозрачную, как кружева, листву струится солнечный свет. Мы спускаемся с вершины Черной горы. Впереди — Андраш, сильный, молодой; он идет уверенной, бодрой походкой. За ним — группа туристов, в хвосте — Марта и я. Взявшись за руки, мы поем. Пьянящий аромат трав осязается даже во рту. Мы поем, поет вся группа участников турпохода. Кругом шумит лес. Город, наш город, уже протянул нам руку; в кустах, возможно, притаились полицейские шпики, но мы поем:
