— Предъявите документы, — внезапно остановил меня грубый голос.
Я уже дошел почти до самой церкви святой Терезии на углу улицы Надьмезё.
— Ваши документы.
Трое мужчин окружили меня, очевидно опасаясь, как бы я не сбежал, хотя я и в мыслях не имел такого. Один из них — приземистый, широкоплечий, с резкими чертами лица — оказался тем самым человеком, который только что с такой лютой ненавистью посмотрел на меня. По всей вероятности, они тут же увязались за мной. Но раньше я этого не замечал, настолько был погружен в раздумья и воспоминания.
Вокруг моментально собралось человек десять-пятнадцать. Откуда они появились так молниеносно — это осталось для меня загадкой. Пытаясь взглянуть на задержанного, они вытягивали шеи, в глазах у каждого светились враждебность и подозрительность.
— Что это за тип? — визгливо крикнул кто-то из стоявших сзади. — Наверно, авош?..
— Ну так как? Покажешь свою бумажку? — Низкорослый широкоплечий мужчина с колючим взглядом наступал на меня. Он даже поднес к моему лицу свой огромный, как кувалда, кулачище. «Наверно, он или борец, или боксер», — подумал я. Нос приплюснутый. Уши изуродованы, в рубцах, напоминают пожухлый лист тутовника. Судя по носу — боксер, а по ушам — борец. Интересно, кто же он. В этот момент мне почему-то вдруг показалось, что самое важное сейчас — это узнать, кто он на самом деле. Узнай я это, и все, что вокруг меня есть непонятного и непостижимого, сразу станет ясным и я обрету ту самую архимедову точку опоры, на которую смогу опереться при падении в бездну…
Тем временем кольцо вокруг меня сжималось, зевак становилось все больше. Появлялись новые и новые люди, выходившие из подворотен или откуда-то еще. Словно весь город, притаившись, только и ждал этого момента. Задние напирали на передних; казалось, еще немного, и живая стена из людей рухнет и похоронит меня над собой. Ко мне тянулись руки, сжатые кулаки угрожающе мелькали перед глазами. Слышались свирепые, полные ненависти возгласы:
— Нечего с ним цацкаться! Прикончить его!
— Сначала пусть признается, что он натворил!
— Известно что! Он же душегуб, авош!
— Тогда бей его!..
«Все кончено, — пронеслось у меня в голове. — Стоит только кому-то ударить — и тогда конец!» Собственно, это были не мысли, а условный рефлекс, в котором физическое восприятие превалировало над духовным. Вчера произошло то же самое… Вероятно, физически, телом своим, человек может иной раз запомнить событие лучше, чем сознанием. Даже в том случае, если оно стремится забыть их… Вчера? Почему, собственно, вчера? Сам не знаю, когда это было. Может, вчера, может, позавчера. А может, неделю назад? Дни нагромоздились один на другой, смешались в нечто нераздельное, как кадры киноленты, смонтированные в безумном темпе. Бесспорно одно: было утро. Хмурое холодное туманное утро, и я весь дрожал от озноба. Словом, точно такое же утро, как сегодня. Да, да, все-таки это было вчера…
По улицам, ведущим к зданию парламента, валил народ. Правда, не так, как в тот день… двадцать третьего октября пополудни, когда… На этот раз было утро. Хмурое, холодное, сырое. Не было ни знамен, ни транспарантов, никто не скандировал лозунги. Это была не демонстрация, а стихийное шествие. Я стал вглядываться в лица идущих. «Возможно, теперь идут совсем другие люди. Уж не один ли я иду во второй раз? А может, и я уже не тот?»
В городе стояла тишина. Но это была беспокойная, тревожная тишина. Не видно было автомашин, не звенели трамваи, не громыхали танки. Смолкла даже стрельба из винтовок и автоматов. Слышна была только шаркающая поступь ног, шагающих по асфальту. Поступь сотен, тысяч ног… беспорядочная, вразнобой, но в то же время слитая воедино. Этот шум, шум шаркающих подошв, словно доносился сюда с других улиц; перелетев через крыши высоких домов, он опускался на асфальт, как клубящийся туман или дым, а потом снова поднимался к низко нависшим осенним тучам, накрывая мрачным пологом весь город…
Толпа увлекала меня то вправо, то влево. Поток людей то останавливался, образуя пробку, то опять устремлялся вперед. Я шел за двумя девушками в ярких косынках. У одной из-под косынки выбились светлые волосы. Девушки, склонив друг к другу головы, о чем-то шептались. Вдруг блондинка нервно захохотала, но тут же осеклась — настолько невпопад и одиноко прозвучал ее смех.
