Один из них, не переставая есть, продолжал рассказывать:
— Русских — тьма-тьмущая. Скажу я вам, их никакая сила, даже сам бог, не остановит… Не говоря уже о немцах… Их как травы на лугу… Да к тому же они прут напролом, несмотря ни на что. Знай кричат: «Ура-а-а-а… ура-а-а-а». Сколько ни стреляй, все равно идут вперед…
— Он друг ваш?.. — Тетушка Балла кивнула на солдата с белкой. — И давно он так?.. — Она не знала, как выразить свою мысль.
— Под Береговом его завалило землей… Пока откопали, он уже стал таким… С тех пор слова не сказал. Но не бросать же его… Вот мы и взяли его с собой, доставим домой. Может, дома отойдет.
— Эту белку, — пояснил другой, — он приручил еще в Карпатах. Чтобы отвезти домой, сыну. И так радовался!
Юлишка тихо заплакала. Шандор мрачно курил в углу.
Улыбка сразу сошла с моего лица.
Третий солдат не обращал ни на кого внимания и лишь ревниво прятал от детей белку.
— Куда путь держите? — спросил я.
— В Туру.
Марта приструнила не в меру расшумевшихся детей. Затем отвела меня в сторону:
— Можно отдать им твой поношенный костюм?
— Конечно. Ну-ка, зайдем на минутку в комнату.
Там я рассказал ей о раненом русском солдате.
— Ты что-нибудь понимаешь в медицине, знаешь, как лечат раны? Пойдем, может, поможешь.
— Ладно. Я захвачу йод и стрептоцид. Но только когда уложу детей. — Вздохнув, она провела рукой по лбу. — Увидим ли мы что-нибудь хорошее, радостное в жизни?
— Все хорошее еще впереди!
— А мне уже не верится.
— Какая же ты революционерка! — подтрунил я над ней.
Мой шутливый тон не нашел у нее поддержки.
— Это вовсе не революция. Во всяком случае, я не такой ее представляла.
— Но все это перерастет в революцию! Между прочим, революционные матросы с крейсера «Аврора» тоже не знали, что выстрелом из своего орудия возвестили начало новой эры мировой истории.
Когда мы вернулись на кухню, то застали там еще и Михая Юхоша, одетого по-праздничному. Наверно, пришел проводить зятя. Они с Шандором недолюбливали друг друга; но на проводы полагается прийти, хотя бы из приличия.
Посреди кухни, широко расставив ноги и засунув руки в карманы, стоял человек могучего телосложения и с явным удовольствием смотрел на забавлявшихся детей.
— За сколько уступишь белку? — спросил он. — Хочу купить своему внуку.
Хозяин белки, видимо, догадался, о чем его спрашивают. И еще ревнивее, чем прежде, схватил зверька и спрятал в карман; и вдруг на его лице-маске появилось выражение какого-то немого протеста. Но белка, со своими уморительно сверкающими глазками, с маленькими, торчащими, как кисточки, ушками, вскоре снова вылезла.
— Разве и сейчас дают отпуска? — поинтересовался Юхош. — Или теперь это уже не важно? — Солдаты пробормотали что-то невнятное. — А что слышно насчет русских? Все, что болтают о них, правда?..
— Да ничего не слышно, кроме «катюш», как заиграет сталинский орга́н, только держись, — отозвался один из солдат, передернув плечами. — От такой музыки сразу оглохнешь… Нельзя ли нам прилечь где-нибудь? — обратился он к Шандору, который за весь вечер так и не произнес ни одного слова.
Он молча встал, чтобы показать им, где лечь спать.
— Старший писарь уехал, — сказал я, — со всеми домочадцами.
Мое сообщение ни у кого не вызвало особого интереса.
— Пропади он пропадом, — произнес Юхош беззлобно, скорее, по привычке, как произносят «аминь» в конце молитвы.
Внезапно без стука распахнулась дверь. На пороге стояли два жандарма. Винтовки со штыками они держали наперевес.
Солдаты, уже собравшиеся было идти спать, снова сели за стол, с лицами, выражавшими полнейшее безразличие, мол, теперь все равно — что будет, то будет. А третий даже не заметил жандармов.
Проверку документов начали не с солдат, а с нас, гражданских. Жандарм повыше ростом прежде всего потребовал мои документы. «Этот знает, с кого начинать». Но все обошлось благополучно: он без звука вернул мое «командировочное удостоверение». Выходит, прав был Бела Сёч.
Шандор показал свою повестку.
— Значит, утром отправитесь на военную службу. Но смотрите, чтоб явиться к месту назначения! — Затем обратился к солдатам: — Оружие есть?
