— Мы не в ладах с Баллами. Особенно с Шандором. Собственно, мы и не в ссоре. Но ведь… — Он запнулся. — Может, вы зашли бы к нам на минутку? Мы живем по соседству, на барской усадьбе.
— У меня нет времени. Завтра мы уезжаем.
— Тогда тем более! — настаивал он. И, склонившись к моему уху, произнес шепотом: — Позарез надо поговорить, насущно необходимо.
Его голос напомнил чем-то скрип новых сапог, а слова «насущно необходимо» прозвучали странно, почти комично. Но не сами слова, а необычная интонация в голосе этого человека убедила меня. И я нехотя зашагал рядом с ним.
На заднем дворе усадьбы, на почтительном расстоянии от барского дома, стояла приземистая хибара с покатой крышей для батраков; в ней он и жил. Потому что старик был из дворовых. Одним словом, батрак.
Его жена, светловолосая круглолицая женщина, когда мы вошли, слегка поклонилась и сделала движение руками, как бы намереваясь скрестить их на груди. Это был своего рода рефлекс, непреодолимая привычка приветствовать гостей. Кордаш что-то сказал ей по-русски. Я только теперь внимательно разглядел его: ему было лет пятьдесят пять, но из-за сильной сутулости он выглядел старше своих лет.
Хозяйка взяла керосиновую лампу.
Из кухни — а может, это была комната? — дверь вела в какой-то чулан; они пригласили меня туда. Когда я переступил порог, мне чуть не стало дурно. В нос ударил нестерпимо тяжелый запах гноящейся раны. На полу на соломенном тюфяке лежал молодой русоволосый русский солдат. Его лицо пылало от жара, взмокшие пряди волос слиплись. Когда он увидел меня, на его лице появилось выражение испуга затравленного, оскалившегося зверя. Он хотел приподняться, но не смог — у него не хватило на это сил. Женщина что-то сказала ему по-русски. Хоть я и не понимал ее слов, но по интонации догадался, что она успокаивала его, просила не волноваться.
— Как он сюда попал? — спросил я Кордаша.
— Мы подобрали его в поле, за околицей. Он бежал из лагеря для военнопленных. В него стреляли, ранили в колено. — Он отогнул одеяло. Даже от этого легкого прикосновения солдата всего передернуло. Колено у него было перевязано; голень и ступня посинели и сильно распухли. Туго натянутая лоснящаяся кожа, казалось, вот-вот лопнет. Раненая нога являла собой страшное зрелище.
— В деревне знают о нем?
— Да так, кое-кто из наших.
— А врачу показывали его?
— Он не разрешает звать врача. Да я и сам побаиваюсь.
— А ведь без него не обойтись!
Раненый, видимо, смекнул, о чем идет речь. Яростно замотал головой.
— Нет, нет!.. Не надо!.. — прохрипел он.
В его голосе слышался и исступленный протест, и слезная мольба. Женщина присела на корточки рядом с ним, по-матерински стала гладить его, приговаривая ласковые, успокоительные слова. Раненый уткнулся лицом в ее ладонь и простонал:
— Не надо… матушка… не надо… матушка!
Я стоял над ним, потрясенный.
— Не велит, — сокрушенно сказал Кордаш. — Пока что его перевязывала моя жинка. Однако дай, думаю, скажу господину маэстро. Авось что-нибудь присоветует.
И тут мне вспомнился старший писарь. Тот тоже просил совета. Пойду-ка посоветую ему. Если он не глуп, примет мой совет.
— Хорошо, — сказал я. — Постараюсь чем-нибудь помочь.
Мы с Кордашем вышли из чулана; хозяйка осталась с раненым.
— Вам непременно надо завтра уезжать? — спросил Кордаш.
— Непременно.
— А я было думал, соберется несколько наших людей… — Он испытующе посмотрел на меня из-под седеющих нахмуренных бровей. — Вроде… нас с вами, а? К тому дело-то идет… — После каждой фразы он останавливался. Как человек, ощупывающий ногой лед на реке, дескать, можно ли шагнуть дальше, не провалишься ли. — Нас немного… Но есть несколько человек… В основном пожилые… Но и молодые есть на примете… Взять хотя бы Габри Йенеи…
— А Шандор? Шандор Балла?
— Ничего вроде бы… подходящий… — повертел головой старик. — Правда, не совсем чтобы наш. Да к тому же тесть у него кулак. Кстати, свояком мне приходится. Чтоб ему провалиться!
И тут мне вспомнилась рассказанная кем-то романтическая история о том, как сын Яноша Кордаша и младшая дочь Михая Юхоша полюбили друг друга. Юхош и слышать не хотел о сыне батрака… о презренной голытьбе, у которой нет ни кола ни двора… Но молодые пренебрегли запретом, сбежали в Пешт и поженились. А Юхош отрекся от дочери.
