— За советом?
— Да. Удирать ли ему с семейством из деревни или нет.
— Какое нам дело до них! А с Шандором? Что у вас вышло?
— Ничего. Погорячились оба… Кстати, завтра отправляемся в Пешт.
— Почему такая спешка? — Она недоверчиво посмотрела на меня. — Мы даже не успеем уложить вещи. Вы поссорились?
— Ты не видела Шандора? — уклонился я от ответа.
— Он только что был на кухне. — Озадаченная, она принялась стелить постель. Радушие, нежность, с которыми она встретила меня днем, улетучились. Я вспомнил об упреках негодующего Андраша. Неужели он прав? Я вышел на кухню с тяжелым сердцем. Там оказалась только одна Юлишка, жена Шандора, да еще Борка и маленькая Марта, игравшие в углу с ее сынишкой Шаником. Я оцепенел от изумления: Юлишка укладывала солдатский сундучок Шандора. Сделав над собой усилие, я спросил:
— Что это значит?
— Собираю Шандора… — всхлипнула молодая женщина. — Разве вы не знаете, что утром он уходит на военную службу? — Мне показалось, что в ее голосе прозвучали нотки злобной зависти: «Тебе-то что, ты небось отсидишься дома».
— Где Шандор?
— В конюшне.
Я вышел во двор и впотьмах побрел к конюшне. Дверь в конюшню была открыта. Оттуда тянуло острыми испарениями, запахом навоза. Внутри фыркали, били копытами лошади, а коровы с хрустом объедали с кукурузных стеблей листья. Я услышал ласковое бормотание Шандора:
— Чилаг, не дури! На вот, ешь!
Я прислонился к стене конюшни, прислушиваясь к дыханию вечера; но все вокруг безмолвствовало, словно вымерло. Только в конюшне трепетно бился пульс жизни.
Когда Шандор вышел, я, в шутку применив один из приемов борьбы, обхватил его сзади:
— Сердишься, кум? Да ты что, и впрямь рассердился?
От неожиданного объятия он вздрогнул. Затем тело его напружинилось, как натянутый лук, и он развел мои руки. Только тут я почувствовал, какой он сильный. Не сказав ни слова, он пошел дальше.
Я забежал спереди и стал перед ним почти вплотную. В темноте я не мог разглядеть выражения его лица, только ощущал его прерывистое, горячее дыхание.
— Что это за нелепая затея с солдатским сундучком? — И я невольно повторил слова, только что сказанные им лошади: — Не дури! Останешься дома, и дело с концом.
Всем своим существом он как бы протестовал, давал мне отпор; ничего не сказав, он обошел меня и скрылся в доме.
Я не мог сразу за ним войти туда. Решил пройтись по деревне. «Прощальная прогулка», — подумал я с горечью. У калитки на минуту остановился, соображая, в какую сторону пойти.
На противоположной стороне улицы кто-то стоял у забора. В темноте чернела чья-то фигура. И только тут до меня дошло: этот человек стоял здесь и раньше, когда я провожал старшего писаря… Не иначе следит за мной. Кого же еще выслеживать?
Я хотел вернуться в дом. Но передумал. Решил: дай-ка проверю. И пошел не спеша, вроде бы прогуливаясь. Даже руки заложил за спину, как давеча Блашко, старший писарь.
Темная фигура на противоположной стороне улицы тоже двинулась в том же направлении, что и я. У меня холодный пот выступил на лбу. «Так глупо влипнуть, в самый последний момент!» Мне сразу пришла мысль о нилашистах, о которых рассказывал Шандор.
Таинственный незнакомец на противоположной стороне улицы ускорил шаги, затем, перейдя дорогу, подошел ко мне.
— Добрый вечер, господин маэстро! — поздоровался он старческим хрипловатым голосом. На нем была бекеша, на голове — меховая шапка; больше я ничего не успел разглядеть в темноте.
— Добрый вечер.
— Вы, конечно, не знаете меня?
— Нет.
— Янош Кордаш. Небось слыхали.
Я облегченно вздохнул. Конечно, мне не раз приходилось слышать его имя. Это тот самый, у которого жена русская: он привез ее из плена еще после первой мировой войны. «Ничего, хозяйка Кордаша выручит, — с надеждой говорили обычно односельчане, когда речь заходила о том, что будет, когда придут русские. — Она замолвит за нас словечко». Уповали и на то, что Кордаш сражался в России в рядах Красной Армии и, вернувшись домой, подвергался за это преследованиям.
— Можно с вами перекинуться словечком? — спросил Кордаш.
На всякий случай я решил быть осторожным.
— Зачем вы подстерегали меня на улице? Почему не вошли в дом?
