Йенеи все сидел и сидел и рассказывал, как вчера уехали Перлаки и вывезли из усадьбы добро на двух грузовиках, рассказывал со всеми подробностями, но я не был в состоянии вникать в его слова. Лишь вопрос, заданный им напоследок, вывел меня из оцепенения.
— А что будет потом?
— Когда потом?
— Ну… после перемен…
Я вспомнил смиренный взгляд Шандора.
— Не знаю, — сказал я устало. На самом деле, как все сложится, если даже такие люди, как Шандор… Неужели Геза все-таки прав?
В дверь постучали.
В комнату, учтиво пропустив вперед мою жену, вкатился толстый Карой Блашко, старший писарь сельской управы. «Однако у него неплохо работают осведомители», — подумал я. У Марты лицо было встревоженное. У меня тоже напряглись нервы.
До сих пор мне еще не приходилось встречаться с писарем; я скорее избегал, чем искал знакомства с ним. Иногда, да и то издали, видел, как он по вечерам, заложив руки за спину, выставив вперед свое кругленькое брюшко, прогуливался по деревне. Как хозяин по своей вотчине. У деревенских сложилось о нем такое «диалектическое» мнение: «Человек он неплохой, но лучше, если бы провалился в преисподнюю».
Широко улыбаясь, он протянул руку — сначала мне, потом Йенеи.
— И вы здесь, сынок? — обратился он к Габору. — Пришли потолковать о том о сем? Хе-хе-хе! — рассмеялся он булькающим смехом, как породистый зобастый голубь. — Прошу прощения за беспокойство.
— Я как раз собрался уходить, — сказал Йенеи, поднимаясь, и попрощался с нами обоими.
— Как знаешь, сынок, — бросил ему вслед писарь. — Действуй с умом, смотри не оплошай, будь осторожен! Я, к сожалению, обязан был вручить тебе повестку.
Мы остались вдвоем, ибо вместе с Йенеи вышла и Марта, бросив на меня умоляющий взгляд.
Упитанный старший писарь так и сиял сытостью и довольством, а я держал себя по-прежнему натянуто. Его подчеркнутая любезность и благодушный тон настораживали. К тому же я все еще был взвинчен недавней перепалкой с Шандором.
— Я к вашим услугам, господин старший писарь! — А сам незаметно пощупал карман: там ли «командировочное удостоверение».
— Полноте, оставим этот официальный тон! Позвольте присесть. Похоже, дегустировали вино? — посмотрел он на бутыль. — Хорошо перебродило?
— Еще не совсем.
— Надо сказать, вина этого года отменные. Вот только, как ни втолковываю, все равно добавляют бог знает что. В этом примешан дикий виноград? — Он налил себе и попробовал. — Есть немного. Ну это еще ничего, терпимо. Они никак не хотят понять, что дикий виноград — величайшее народное бедствие. У меня тоже есть небольшой виноградник. Я заставил выкорчевать все дички. Думал, они последуют хорошему примеру. Ан нет! Вопреки здравому смыслу! Извечное стремление противоречить, типичное фрондерство… — Он снова рассмеялся гортанным, булькающим смехом. — Я даже начал подумывать о том, не посадить ли его снова в своем винограднике. Авось тогда они вырубят у себя… — Слова лились из него безостановочно, как струя воды из неисправного крана. Затем, вроде бы между прочим, он полюбопытствовал: — Господин маэстро изволили нынче вернуться из Пешта?
Ага, начинает зондировать почву.
— Нынче.
— Как в Пеште? Неразбериха?
— Да, пожалуй… — осторожно ответил я.
— Ведь… бог его знает… — вздохнул он. Только трудно было понять, к чему это относится. Он рассеянно вертел стакан. Затем вдруг посмотрел на меня в упор. В его водянисто-голубых глазах мелькнула растерянность, смятение. Меня поразило это. — Знаете, зачем я пришел к вам? — спросил он совершенно изменившимся голосом. — За советом.
— За советом?
— Послушайте… — начал он уже сухо, деловито. — Я не за тем пришел к вам, что… словом… — Он так и не закончил фразу. — К их высокоблагородию, господам Перлаки, я не могу обратиться, ведь они уже уехали. С господами Вёльдеши тоже лишен возможности посоветоваться, ибо старая барыня заявила сыновьям, что она и шагу не сделает из деревни, а того, кто уйдет, лишит наследства. Стало быть, они остаются. К остальным представителям интеллигенции я тоже не могу пойти, так как все они впали в истерию. Остались вы, с кем я до сих пор не обмолвился ни словом… но вы, как-никак, человек интеллигентный… Вам кажется странной моя логика?
