Накануне вечером дядюшка Штейнер заглянул к нам проститься, как он выразился, ибо знал, что скоро дойдет очередь и до них. Он надеялся встретить хоть какое-то сочувствие и услышать ободряющие слова, которые вселили бы в него надежду. И, как бы предваряя их, он сам стал утешать себя:
— Нас повезут в Дёндёш… Кто сумеет доказать, что родители его отца и матери жили в Венгрии, того отпустят домой… На все это уйдет несколько дней… в худшем случае — недель: ведь всех надо проверить, а народу много… Немало потребуется времени…
Нам ничего не оставалось, как поддакивать ему.
Он ушел домой, уверовав, что все это сказали ему мы, которых он почитал за «интеллигентных господ», а уж они-то, мол, не могли не знать…
Но когда жандарм не дал ему запереть калитку, в его душу впервые закралось страшное предчувствие… Высоко в небе летели «либерейторы», своим монотонным рокотом тревожа марево знойного июньского дня; дядюшка Штейнер стоял сгорбленный, с ключом в руке, из глаз его текли слезы. Его жена и дети, громко причитая, заплакали. Стоявшие вокруг женщины тоже не могли сдержать слез.
Жандармы схватили старика и толкнули на подводу, вскочили на нее сами и приказали кучеру трогать. Подвода затарахтела, заглушая плач, затихал и рокот «либерейторов»… И я представил себе, как тарахтящая подвода с безмолвными, словно застывшими людьми проезжает по соседнему селу, по Модьорошу.
Я очнулся; рядом со мной, у окна, стоял Геза, бледный, дрожа всем телом. Наверно, он уже давно стоял здесь, просто я не замечал его.
— Проклятая страна! — процедил он сквозь зубы. — Чтоб она провалилась!..
Вот и сейчас Геза стоял такой же бледный, как и утром. Он набросился на Шандора:
— Отведи корову на место!
— С какой стати?
— Немедленно отведи назад!
— Ишь чего захотел, чтобы кто-нибудь другой увел! Все равно заберут… — Со двора Штейнеров как раз торопливо уходили несколько человек, таща на себе части разобранной кровати.
— Тебе не стыдно? И ты становишься шакалом? — кричал Геза. Шандор молча пытался отстранить Гезу с дороги. Но Геза, отшвырнув мольберт в грязь, уцепился за веревку. — Все равно не пущу!
— Вы только языком болтаете! — начиная злиться, пробормотал Шандор. — А сами готовы залезть от страха в мышиную нору.
— Отведи назад! — не отступал Геза.
— Одними листовками пробавляешься, оружия от тебя не дождешься! Небось боишься, как бы не выстрелило. Так с перепугу и сядешь в лужу!..
Геза изо всей силы ударил Шандора по лицу. Сильный, здоровый парень остолбенел от неожиданности.
— Брось дурить! — только сказал он.
Но Геза наносил ему все новые и новые удары.
— Отведешь назад?! Отведешь, спрашиваю? — задыхаясь, приговаривал он.
Наконец Шандор с силой оттолкнул брата. Геза шлепнулся в лужу, распластавшись в ней, как лягушка. Но через какое-то мгновение, набрав горсть грязи, он вскочил и снова кинулся на Шандора. Он залепил ему глаза жидкой грязью, измазал всего; исступленно бил кулаками, грыз зубами, пинал ногами как одержимый. Шандор, потеряв терпение, стал давать сдачи. Началась потасовка. Когда я подбежал, чтобы разнять их, оба они уже катались в грязи, яростно колотя друг друга. Тощая корова стояла рядом и, задрав голову к небу, печально мычала…
Дядюшка и тетушка Балла, жена Шандора и моя жена выбежали из дома и с ужасом, недоумевающе смотрели на дерущихся. С большим трудом подняв Гезу из грязи, я увел его в комнату. Он плакал.
— Не впускай никого! — рыдая, просил он. Слезы, смешиваясь с грязью, текли по его лицу.
Я запер дверь и принялся успокаивать его:
— Да не убивайся ты так!
— Разве стоило?.. — плакал он. — Стоило? Если даже брат родной предает…
— Геза, не сгущай краски!
— За корову всю страну… честь… все… Где тот народ, которому мы клялись в верности?.. На веревке ведет корову Штейнера… Стоит ли она тридцать сребреников? Черта с два!.. Но Шандор прав… Христа ведь нет, а если нет — значит, и предавать некого!.. — Он лежал на кушетке, куда я его уложил, бился в судорогах, как эпилептик, метался, впиваясь зубами в подушку.
В дверь постучали.
— Пусть никто не входит! — истерически завопил он. — И закрой окно. Чтобы и затхлый воздух не просочился оттуда!
