Шебёк возвратился домой, и теперь можно было назначить день свадьбы дочери. Шебёк, правда, настаивал на том, чтобы справлять свадьбу поскромнее, в узком семейном кругу. Где он только понабрался таких премудростей? Говорит, нечего, мол, зря тратиться на пышную свадьбу, лучше денежки отдать молодым. Но разве кто поддержит этакое? Человеку раз в жизни выпадает счастье. Ну, мало у них земли, ну, бедное хозяйство. Так разве они виноваты? Не выдавать же из-за этого дочь замуж по-цыгански! Ладно, пусть будет по-вашему, согласился он наконец. Пусть будет пышная свадьба, которая потом всю жизнь тяжким бременем лежит на плечах бедняка. Но разве крестьянин уже своим появлением на свет не обрек себя на то, чтобы весь век тянуть лямку?
Осенние работы закончились. Лишь на усадьбе у Хедеши да еще у двух или трех хозяев все еще не управились с молотьбой. Осеннее ненастье прогнало молотильщиков с гумна в ригу, где последние снопы приходилось выколачивать вручную, цепами.
Пишта почти все вечера проводил у Розки.
Столь частые посещения сына пришлись явно не по вкусу его матери.
— Смотри, как бы твоя нареченная не надоела тебе еще до свадьбы, — недовольно ворчала она.
За несколько дней до венчания, возвращаясь как-то поздним вечером домой, Пишта вдруг столкнулся в темноте с молоденькой девчонкой, что работала у Бенкё. Не успел он опомниться, как она сунула ему в руку записку и исчезла.
Почерк показался Пиште незнакомым. Во всяком случае, слова уж точно были какие-то необычные: «Мне нужно встретиться с тобой и поговорить, от этого зависит жизнь!»
Что могут значить слова «от этого зависит жизнь»? Господи, уж не стряслось ли какой беды с Маришкой?.. От этой догадки ему стало не по себе. Что, если она явится к нему и скажет, что ждет от него ребенка? Что станет он тогда делать? У него ребенок? От Маришки? Его охватило какое-то странное чувство: испуг и радость, смущение и гордость, покорность перед неизбежным и желание что-то немедленно предпринять. Все эти противоречивые чувства сплелись воедино, и нельзя было отделить одно от другого. Неужели не будет конца всем этим испытаниям?
А что, если муж уже знает о случившемся и теперь мучает, терзает бедную Маришку? Чего доброго, бьет!.. Чтобы сжить со свету!.. Иначе зачем ей писать, что от их свидания зависит жизнь? Подумать только, откуда она набралась таких мудреных слов?
Пишта вытянулся на своем ложе, устроенном в углу сеней, укрылся тулупом. Горящими глазами уставился он в темноту. Да, они ее избили! Изувечили, изверги… Да, да, били, и уже не одну ее… Вполне возможно, что Маришка и раньше писала именно об этом, хотела сообщить ему. А он ни разу к ней не пришел! О господи, если ты есть, почему не убережешь человека от неверного шага? Разве трудно это, ежели тебе известно все? Почему наставляешь на путь истинный, когда уже поздно и ничего не изменить?
Не изменить? Неужто не изменить? Поздно? Что значит поздно? Можно ведь и в церкви круто повернуть назад! Вот только Розку жалко. Ну а Маришку разве не жалко?
Пишта прислушивался к мерному дыханию спящих, к посапыванию и храпу отца. Самый подходящий момент тихонько встать, одеться и незаметно выскользнуть. Вывести коня из конюшни — и прочь! Но куда податься? Где, в какой щелине сможет он, подобно пауку-отшельнику, укрыться? Да и как можно сплести новую паутину, не распутав сперва старой, в которой безнадежно запутался? Беги не беги — паутина потянется за ним до самого что ни на есть далекого пристанища.
Что это за коварная таинственная сила, которая связывает человека по рукам и ногам? Где она таится и как называется? Если завтра пойти к Маришке и сказать ей: так, мол, и так… Нет, это невозможно!
У Пишты мороз пробежал по коже; пытаясь согреться, он плотней, с головой, завернулся в тулуп, только чтобы не видеть жуткой непроницаемой тьмы.
На следующий вечер Пишта подкрался к гумну Бенкё. Ему пришлось ждать долго, очень долго, приткнувшись к мокрому стогу сена. Время тянулось томительно. Да он и не торопил его. Как никогда, страшился он этой встречи, питая тайную надежду, что она не состоится.
