Старый Бенкё восседал за своим столом.
Войдя, Пишта остановился перед ним на почтительном расстоянии.
— Вы звали меня, господин староста?
Староста делал вид, будто занят. Он тыкал пером в какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе, хотя всем было известно, что он едва умел нацарапать свою фамилию. Прошло довольно много времени, прежде чем староста, оторвавшись от бумаг, искоса взглянул на стоявшего перед ним парня.
— Давненько ты, братец, не наведывался в наши края. Пишта молчал. «Что кроется за этой притворной приветливостью?» — думал он.
— Стало быть, домой воротился?
— Воротился.
— И останешься?
— Останусь.
— Ну, а где же ты пропадал?
— Во многих местах довелось побывать.
— Это я просто так спросил. Допрашивать тебя не собираюсь.
Слово «допрашивать» староста произнес многозначительно.
«У тебя, вижу, опытный наставник был, все ты усвоил хорошо», — заключил Пишта.
— Я ведь не Радаи. И не какой-нибудь там пристав, — добавил староста и добродушно хохотнул. — Да тебя небось и допрашивать-то не за что?
— Вам лучше знать, господин староста, — уклончиво ответил Пишта.
— Вот именно. Люди мелют всякую чушь. Мне что, мне это без внимания. Пока сам не удостоверюсь, никому веры нет. Мне главное, чтоб на селе порядок был. Потому как порядок надобно блюсти. Так я говорю? — Не получив ответа, он еще раз спросил: — Ведь должен быть порядок, а?
В душе у Пишты нарастала ярость: этот старый плут разговаривает с ним, как с сопливым мальчишкой. Но он сдержался и ничем не выдал гнева.
— Да, конечно… — процедил Пишта сквозь зубы.
— Ну вот мы и сговорились. Ты, видать, остепенился. Так оно и должно быть. Теперь тебе, стало быть, жена нужна, честная, тебе под стать.
К чему это клонит старый хитрец?
— Вот я и говорю: добропорядочная жена нужна, чтоб тебе под стать. Бобыля-то легче в солдаты забрить. По нынешним-то временам…
Как это понимать? Угроза? Матерый волк прикинулся кротким ягненком, дает добрый отеческий совет?
— Я тебе говорил, что я вовсе не пристав и не веду дознание… Пристав к нам редко заглядывает. Какие у нас тут дела? Разве что ночью загорится чей-нибудь дом… Аль угонят с хутора вола или там лошаденку. Но в последние годы и такого не бывало… А раньше, коли случалось, так редко, даже не упомню, когда это было. Оборони нас господи…
«А что, если я сейчас спрошу, как поживает и что поделывает его сноха, Маришка? Вот рожа перекосится…» Пишта впервые с тех самых пор мысленно произнес это имя и сам тому немало удивился: опасался бередить свои старые раны, а вот вспомнил — и ничуть не больно. Это открытие привело его в веселое расположение духа. Пусть себе поболтает старый шельмец.
— Стало быть, мы поняли друг друга, братец? — Бенкё взял жезл сельского старосты и постучал им по столу.
— Да, господин староста.
— Ну то-то же!
С этими словами он отпустил Пишту. Что это? Открытая угроза или с ним решили пойти на мировую, сменив гнев на милость? Пишта вышел из управы с ощущением, что он победил сильного противника в неравной схватке. Парню казалось, что каждый встречный это замечает. Он уже не раз прогуливался по селу, после того как вернулся, но встречавшиеся ему на улице люди поглядывали на него недоверчиво и отвечали на приветствие сдержанно. Закадычных друзей среди односельчан у Пишты не было, однако со своими сверстниками, чаще всего с парнями из бедняцких семей, он нередко веселился и дурачился в долгие зимние вечера, а иногда и всю ночь напролет. Правда, многие из них теперь остепенились, стали отцами семейств. И все вроде бы сторонились его. Едва он вышел за ворота сельской управы, как его окликнули:
— Постой, Пишта!
Это был Шани Бадьо, его бывший товарищ, подпасок. Что это с ним? Вчера Шани молча прошел мимо своего старого дружка, а теперь делает вид, будто тогда просто не заметил его. Ну да ладно! Что было, то было, чего поминать! Вот староста, тоже ведь не стал прошлое ворошить…
— Нынче у нас вечеринка, — сказал он Пиште. — Приходи!
— Староват я уже для вечеринок. Зачем вам старый бобыль на посиделках.
— Не валяй дурака! Приходи! И цитру с собой захвати. Договорились?
