Однако под монотонный говор старика Пишту мало-помалу охватывало знакомое чувство приятной расслабленности. Так обычно согревается под теплым тулупом озябшее тело в лютую морозную ночь. Человеку кажется, будто окоченевшие ноги никогда больше не согреются. Холод неумолимо подбирается к сердцу, но тут вдруг кровь начинает бежать быстрее, и вот уже по всему телу разлилось приятное тепло…
Пиште почудилось, что в закутке лежит его дедушка и, как в прежние времена, рассказывает всяческие небылицы. И вот только сейчас, с тех пор как вернулся, Пишта впервые почувствовал себя по-настоящему дома.
— Скажите, дядюшка! — обратился он вдруг к старику. — Вы уверены, что те самые бумаги сохранились?
— Должны быть в сельской управе. Коли их никто не припрятал. Ведь от этаких шельмецов всего ожидать можно. У них хватит совести.
Что там говорить, эти изверги на все способны! Он-то, Пишта, это знает. Но пусть зря не стараются, им не удастся снова выжить его из родного села!
В сладкой полудреме Пишта потягивался под тулупом. А под топчаном до срока посаженная на яйца наседка беспокойно ерзала и негромко клохтала. В полусне эти легкие звуки казались Пиште неправдоподобно громкими. Воображение перенесло его в степь. Ему почудилось, будто в теплую летнюю ночь он бодрствует у догорающего костра и слышит, как в той стороне, у таинственного омута, кричит выпь.
Спустя несколько дней после возвращения к Пиште однажды утром пришел посыльный и велел ему явиться в сельскую управу, к старосте. Пишту так и подмывало ответить дерзким отказом. Но он взял себя в руки, поняв, что этого все равно не избежать. Он просил передать, что придет. Посыльный доводился им не то кумом, не то свояком. Уже выходя из дому, он шепнул Пиште:
— Будь начеку, попридержи язык! Сдается мне, эти мироеды замышляют недоброе.
Пока Пишта одевался и приводил себя в порядок, встревоженная мать молча суетилась вокруг него. Отец же, против обыкновения, не шумел и не бранился, а помалкивал себе в своем закутке.
— А может, лучше… — робко промолвила мать, но не успела договорить, как ее нетерпеливо перебил отец:
— Что лучше?
— Вовсе не ходить…
— А что дальше?
— Ну… лошадь в конюшне… а там…
Она не могла договорить, поднесла к глазам передник и тихонько заплакала, продолжая вздыхать да охать:
— Господи, какие беды ты нам еще уготовил? Прости и помилуй!
— Да перестаньте хныкать! — сказал Пишта жестко, но тут же почувствовал, как к горлу подкатил ком. Ему было от души жаль свою изможденную, измученную невзгодами мать. — Не тужите, не тревожьтесь, мама, авось все обойдется! — добавил он ласково.
Отец сидел нахохлившись и шмыгал носом. Пишта только сейчас заметил, как сильно сдал он за эти пять лет. Прежде он пришел бы в ярость, распетушился, стал бы в пух и прах разносить местных богатеев. А теперь у него хватило духу лишь на то, чтобы посоветовать сыну быть поосторожнее.
— Да вы не беспокойтесь, отец, я сумею за себя постоять!
Но если говорить откровенно, за самонадеянным тоном Пишты скрывалось душевное смятение. Парню было не по себе. Даже в ту ночь, когда они совершали набег на хутор, неподалеку от Дорожмы, а он впервые стоял в дозоре, пока его дружки-бетяры орудовали на усадьбе, даже тогда у него не было так скверно на душе, как сейчас, когда он шагал по дороге в сельскую управу. А может, и в самом деле разумнее повернуть назад и, оседлав коня, умчаться в степь? Но Пишта тут же прогнал эту мысль и, взяв себя в руки, продолжал путь. Он крепко стиснул зубы и мысленно твердил, что теперь им не удастся выгнать его из родного села, как в тот вечер, пять лет тому назад! А что они могут с ним сделать? Что они знают о нем?
Конечно, станут допытываться, люди ведь много чего наболтали. Спросят, где пропадал до сих пор. Пусть спрашивают, он найдет, что ответить. Пусть справляются, если не поверят. Он не дрогнет, будет прямо смотреть в глаза этим подлым людишкам.
Мысленно он представил себе ожесточенный разговор со старостой и с Хедеши. Пишта шел по селу твердым, размашистым шагом, его подкованные сапоги стучали по замерзшей земле, и каждому, с кем встречался он на пути, могло показаться, что парень торопится не иначе как на собственную свадьбу.
