— Ну, вот чудненько, и подружка появилась. Я побегу, девочки, у нас еще много хлопот, а вы вместе погорюйте…
И только когда она убежала, Верка упала в подушки на кровати и начала плакать, никак я ее успокоить не могла. Да и не умею. Я предложила вызвать Павла, а она рукой замахала и потом тихо так заговорила, какая она была неблагодарная, как мать не ценила, и как мать ей все прощала.
Так страшно! Главное — непоправимость! Верка больше всего переживала, что уже ничего не исправить, не узнать матери, что она ее очень любила. Она плакала и вспоминала мать, ее подарки, заботу. Мать очень боялась, чтоб Верка «не сбилась с пути», не повторила ее ошибок.
Я слушала ее и поражалась, какая она беспомощная и глупая, хотя раньше всегда меня поучала. Ведь, по ее мнению, главное для девчонки — замужество, к нему надо стремиться любой ценой. Она больше всего на свете боялась одиночества. А ведь красивая, и способная, и неглупая. Или это судьба матери ее так изуродовала?
Сидела я у нее долго, пока не пришли мальчики из нашего класса. И тут оказалось, что Димка — очень практичный, он здорово во всяких законах и бумажках разбирается и сразу навел порядок, нашел для каждого дело. Мне поручил поехать в больницу, куда отвезли верину маму, взять там бумажку о ее смерти для загса. И когда я выбежала из квартиры, я встретила Павла. Он поздоровался со мной как ни в чем не бывало и спросил:
— Ну, как она, психует?
— Ясное дело…
Он вздохнул.
— Ох, так это все некстати…
И я поняла, что Верке от него будет мало пользы.
А пока я бегала по ее делам, я все о своих родителях думала. Вдруг за них боязно стало. Ведь у отца больное сердце, да и мама часто болеет… Я вспомнила, как они со мной возились, нянчились, а я всегда дулась, обижалась. Все-таки я вела себя ужасно неблагодарно.
Марина была права, когда меня отчитала. Я ведь сидела на их шее и им же жизнь портила. И все хорошее воспринимала как должное. А ведь мне повезло с родителями. Я ни в чем отказа не знала: ни в книгах, ни в лекциях, ни в развлечениях. Последнее время мама даже стала моими туалетами интересоваться, заказала два летних платья. Ну, а в смысле колкостей — так я тоже не сахар и часто огрызалась. Она иногда плакала после моих слов. А у отца руки начинали дрожать. Никогда я раньше не думала, что жизнь человеческая настолько непрочна, что я в любую минуту могу остаться одна на всем свете. Привыкла жить за их спиной…
И я дала себе слово перемениться, пока есть время, стать им другом, а не обузой (так мама иногда меня называла, когда мы ссорились) и вообще — повзрослеть. И еще мне придется не бросать Верку, ей сейчас так трудно, что она совсем потерялась. И эта ее дурацкая компания может ей всю жизнь сломать, если наш класс не вмешается. Правда, не знаю, можно ли кому-нибудь о ней рассказать всю правду?!»
Когда я дочитала, Катя сказала:
— Можно, я к вам Верку приведу? Вы же читали дневник, так что в курсе…
— Но что я могу сделать?
— Надо, чтоб у нее появился человек, с которым можно поговорить, посоветоваться, чтоб хоть кто-то ее ругал, интересовался ее делами…
И увидев, что я не возражаю, Катя крикнула на бегу:
— Сейчас, минутку. Она на бульваре ждет. Сейчас я ее Вам покажу.
И выскочила из комнаты за подругой.