Он-то не знал, что Сорока меня посвятил во все их способы кокетства с девчонками. У них целая система была разработана, набор определенных фраз, только они никогда Сороке не помогали.
И так я Сеньку потрясла своим «ясновидением», что он даже рот открыл.
…Сова энергично взялась за дисциплину, и наш класс вел себя ангельски, пока однажды она не заметила, что на поле нет Сидорова и Гриши. Сидоров всегда отлынивал от работы, но Гриша был у нас главной силой. Он и больше всех и сильнее, он любого мальчишку, как котенка, мог за шиворот поднять.
Только он никогда этим не пользовался, он безобидный, как и Сорока.
В общем, Сова стала их искать, но нельзя же выдавать товарищей. Мы молчали и слушали ее дуэт с Сорокой, совершенно осипшим от попыток загорать на зло природе.
— И чего вы волнуетесь? Норму они выполнили. Ну, может плохо стало, пошли отдохнуть…
— А чего тяпки на поле брошены?
— Может, живот схватило?
— Сразу у двоих?
— Бывает, что и у двадцати. Вон после Сенькиного борща мы всем классом чуть на тот свет не отправились…
За ужином Сидорова и Гриши тоже не оказалось. Сова решила сидеть у мальчишек хоть всю ночь, но дождаться их прихода. В одиннадцать Сенька понял, что она не уйдет добром, пока не узнает правды, и сознался, что ребята уехали в город.
На другой день мы проснулись, когда в стенку застучал Сидоров.
— Девочки, идите к нам! Мы колбасу привезли, воблу, толькина мать даже шоколад дала…
Сова вошла и спросила металлическим голосом:
— Почему вы сбежали в город?
— А в чем, собственно, дело? — независимо хихикнул Сидоров, — норму мы выполнили, к началу работ не опоздали…
— А если бы мы спрашивали, вы нас все равно не пустили. — Гриша ничего не умел скрывать.
— Зачем вам так срочно понадобилось в город?
— Надоело! — вызывающе вскинул голову Сидоров, — борщ да суп с галушками, суп да борщ и молоко… И ночью холодно.
— Мы привезли всем еду и теплые вещи, — гудел Гриша. — Почти ко всем родителям зашли…
— Ну, что ж, — сказала Сова, — вы вторично нарушили дисциплину. Я предупреждала. Теперь немедленно уезжайте из колхоза. Вы исключены, как дезертиры…
В поле работа не клеилась. Виной всему были «герои». Они прогуливались, подзывали ребят, и на все вопли Совы — отвечали, что днем поезда нет, а раз они исключены из бригады, то могут находиться, где угодно. Мальчики бегали к ним на совещание, потом по очереди подходили к ней и канючили:
— Оставьте ребят, они больше не будут…
— Ну что вам стоит…
Во время обеда Сидоров и Гриша демонстративно сели против нас на травку, ели воблу и соблазняли:
— Ходите к нам, чего бурду хлебать!
Очередные наши поварихи, создавая очередной борщ, проявили излишнюю инициативу — создали новое блюдо, первое и второе вместе. И в борще заплавала каша. Обычно мы все кротко поедали, аппетит был дикий. Но тут все так ехидничали, Сенька так нудно острил, что дежурная повариха, разливавшая борщ, швырнула ложку и расплакалась.
— Хватит аристократов разыгрывать, — вступился Сорока, — сам поварился бы в нашей кухне.
— А ты пробовал?
— А то нет! Кто вчера дежурил? Вот сегодня останься за повара, раз больше всех надо…
— И останусь.
— И оставайся.
— И останусь, не заплачу… — вначале тон Сеньки был решительным, потом голос его дрогнул. Он понял, что влип.
Сам Сорока ничего не ел, его знобило, а у нас не было ни термометра, ни аптечки.
— Поезжай домой, — предложила Сова. — В пять поедут Сидоров и Гриша, они тебя отвезут.
— Не поеду, — хрипел он.
— Да, пойми, здесь ты еще больше простудишься. Не будь ослом!
— Буду. Не поеду.
Я была очень довольна, что он вел себя, как настоящий парень. Поэтому я дала ему свой шарф на шею, и он его надел. Хотя ребята хихикали. Но Сорока умел не обращать на такие мелочи внимания. А шарф у меня розовый и разрисован детскими картинками (мамин вкус), но Сорока носил его гордо. И Татка надулась, он от ее косынки отказался.
Во время мертвого часа пришел председатель.
Выслушав жалобы Совы, он покачал головой:
— Неправильно поступила, товарищ учительша. Ведь это — дети. Тяп-ляп нельзя. С народом считаться надо, — он смотрел на нее, сверху, как смотрит слон на своего слоненка.
