Этот «рассказ» Катя принесла ко мне летом, побывав в колхозе. Она вытянулась еще больше, загорела, а главное — отрезала свою роскошную косу. Я так стала ее ругать, что она удивилась.
— Ну, что это вы, как папа…
Она уже знала, что переходит в другую школу, расстается с классом, но не проявляла никаких сожалений. Это меня удивило. Я высказалась довольно резко. Мне хотелось, чтобы Катя задумалась над тем, почему у нее нет настоящих друзей. Ведь в ее старом классе были серьезные, толковые ребята. Но во всех людях она в первую очередь подмечала недостатки.
Катя усмехнулась.
— Помните, у Андерсена в «Снежной королеве» некоторым людям осколок кривого зеркала тролля попадал в глаз. И они все видели наперекосяк. Вероятно, и я такая…
— Ну, а чем тут гордиться?
— А если я не могу не видеть недостатков в людях. Что же, мне глаза закрывать?
— Да нет, пошире открыть. Интереснее найти в человеке хорошее, хоть это иногда и труднее, чем плохое. Недостатки некоторые люди не прячут, а вот настоящее, доброе в глубине души лежит.
Катя вздохнула.
— Вот и мама так говорит. Она ужасно переживает, что у меня нет подруг. Но что я могу сделать?! Мне надо или все, или ничего. Вот понравилась мне одна девочка, а у нее еще две подруги. Значит, я для нее буду — одна из трех?!
— А почему тебя это оскорбляет?
— Да потому, что для меня друг может быть один, настоящий, на всю жизнь.
В конце разговора она спросила:
— Можно я и дальше буду к вам заходить? Даже уйдя из вашей школы.
— Я же тебя часто высмеиваю…
— Вы литературу знаете…
Мы помолчали, и она добавила:
— Только вы про рассказ мне ничего не говорите. Пока. Я сама чувствую, что слова меня не слушаются. А вот если когда-нибудь выйдет как следует…
— Хорошо, — сказала я, — подождем.
— И еще я хочу вас предупредить, что пишу дневник. Уже три дня. И может быть, вам покажу…
Кате, кажется, начинало нравиться словесное позирование.
— Я не буду читать твой дневник. Если он — для публики, не интересно, а для себя — так береги свое личное от посторонних…
— А если надо поделиться…
— Надо себя уважать, беречь свою душу, ты еще начни исповеди в газеты писать…
Девочка встала, прошлась по комнате, остановилась у книжных полок, провела пальцами по корешкам книг…
— А вы что — презираете откровенность?
Я старалась говорить с ней в рамках «педагогичности», но она вывела меня из равновесия.
— Душевная опрятность, сдержанность для меня так же обязательна, как и физическая. Я не понимаю людей, которые из своих личных чувств устраивают ярмарку для развлечения прохожих.
Катя хотела закрутить косу, но не нашла ее и закрутила кончик пояса. Потом сказала, после долгой паузы:
— Ладно, я вам не все буду давать. Кусочки только. Самые отвлеченные. Чтоб время не отнимать на рассказы…
Я кивнула. Я вспомнила себя в юности, свою потребность найти человека, перед которым могла бы исповедываться. Очевидно, эта тяга — свойство возраста… Тем более что ее тетка уехала. Катя надеялась, что я смогу заменить в какой-то мере и эту Ину, и Сороку…
Мы в молчании выпили чай, в молчании перемыли посуду, и Катя сказала, упрямо сжав губы:
— До чего счастливое ваше поколение! Столько было возможностей совершить необыкновенные вещи…
Я снова оглядела ее. В шестнадцать лет я ходила в туфлях на деревянной подошве и в пальто, перешитом на крашеной отцовской шинели. После уроков мы бегали в госпиталь, простаивали много часов в магазинах, тщательно оберегая карточки, ездили на лесозаготовки и раз мне чуть не вышибли глаз бревном…
— До чего у нас скучная жизнь?! Даже писать не о чем. Вот попробуйте в наших условиях совершить подвиг.
Я понимала, что в юности мечта о подвигах, о геройстве естественна. Ведь и юноши и девушки болезненно переживают свою временную внешнюю и внутреннюю дисгармоничность, отчаянно пытаясь самоутвердиться в мире взрослых. Отсюда зачастую и хулиганства, и бравада, неосознанный вызов старшим, и мечты о подвиге…
Я достала и положила на стол книгу Марка Копшицера «Валентин Серов (опыт литературной биографии)». Катя начала листать этот красочный том, кидая на меня любопытные взгляды.
