Ребята мудрили с гитарой, начинали и не кончали песни, потому что играть умеет только Гриша, а ему лень, ему всегда лень, ему лень даже ходить, волочит ноги, как инвалид. Мы пели песни и Пахмутовой, и Визбора, пели Окуджаву, но не до конца, никто слов не знал. А жаль! Есть удивительно душевные туристские песни, так бы и шла под них по горам и долинам…
А когда приехали, нас встретил председатель колхоза «Путь Ильича». Он был в светло-сером костюме, заправленном в сапоги, и в белой тюбетейке. Но когда я поближе подошла, увидела, что это вовсе не тюбетейка. Просто у него голова недавно выбрита, и лицо загорелое.
Председатель начал речь толкать, а Сенька, он ужасно нахальный, его перебил:
— А где мы тут жить будем? Здесь и дома порядочного нет?!
Сенька такой смуглый, что зимой в классе кажется негром, и у него много блатных ухваток. Он это объясняет тем, что живет в таком доме, где все ребята «оторви да брось».
Председатель внимательно его рассмотрел, а потом сказал:
— Все будут в этой школе жить, а тебе я могу свой кабинет дать, перину из дома притащу, авось угожу…
Сенька вдвинулся в нашу толпу, а председатель снова заговорил:
— А вообще, смотрите — дурака валять не дам! Народ вы взрослый, чтобы нормы выполняли!
Потом он поместил нас в школе возле старой заколоченной церкви. Чуть согревшись, мы стали приводить свое жилье в человеческий вид. Полы вымыли. На стенах развесили охапки полыни. Их притащил Гриша, доказывал, что она от блох и насекомых всяких помогает. Может, и врет, но пахнуть стало хорошо. Мешки мы набили сеном. Быстро стемнело я меня «завели» вместо репродуктора. Я умею детективы рассказывать.
Неожиданно я вдруг сблизилась с Татой. В школе я ее не очень любила, она мне казалась зубрилой и «первой ученицей». Трудно поверить, что такая красивая девочка может еще быть и не дурой. Мама как-то доказывала, что природа соблюдает равновесие, и очень красивые люди обязательно глупы.
Выяснилось, что Татка давно влюблена в моего Сороку. Она сказала, что у него редкой красоты глаза, как у олененка.
А мы с ним с пятого класса дружим. Он тихий, молчаливый. И великолепно разбирается в технике. У нас дома он починил приемник, подарил мне самодельный проигрыватель и — вечно меня фотографирует в самые неподходящие моменты: когда я у доски плаваю или когда ем снег на улице…
Он очень здорово улыбается, до ушей. Я всегда знала, когда он в какую-нибудь девчонку влюблялся. Он первым делом со мной советовался. Ему нравились только те, по которым весь класс вздыхал. Но стоило девчонке ему улыбнуться, позвать в гости — Сорока сразу отчаливал. Мне он жаловался, что они дуры и с ними утомительно, как с его разговорчивой бабушкой. И вот Тата стала в колхозе просить, чтоб я с ним поговорила, раз он меня уважает, и сказала, что она хочет с ним дружить. Ну, я пообещала, мне не жалко… Ведь ко мне Сорока как к парню относился.
И вот я начала всячески изводить Сороку. А он все равно не обижался, и только меня вечерами на танцах приглашал. Вначале я с ним танцевала, он очень хорошо водит, без расхлябанности, но как увидела несчастные глаза Татки, велела ему с ней поговорить. Сама его к ней отвела и сдала с рук на руки. Она потом рассказывала, что вначале он даже растерялся, когда она ему призналась в своих симпатиях, а потом вздохнул и обещал с ней дружить. Она меня ужасно благодарила…
И тут мне стало жалко бедного Сороку. Мы так давно дружим. Он меня когда-то попробовал щипать в пятом классе, я толстая была и сильно пищала, а я его отколотила. Но я не думала, что он что-то большее для меня, а не просто товарищ. Все-таки он очень смешной… волосы, как у ежа, торчат…
А теперь я на него посмотрела глазами другой девочки…
Один раз у нас произошел грандиозный скандал. Пришел красный, как свекла, председатель и обрушился на нашу деликатнейшую Сову.
— Нет, вы только посмотрите, что ваши «детишки» наделали! Как они мне свеклу загубили!
Мальчики работали отдельно от нас на свекле. Сова первые дни их проверяла, а потом передоверила Сеньке. А сама с нами собирала морковку, ни секунды передышки не делала.
