– Александр!
Он вновь крепко прижал её к себе:
– Ничего, родная моя, ничего! Всё в руце Божией! Если суждено мне будет, ты ведь знаешь: не дрогну и не устрашусь. Но ведь я всё-таки немало сделал, ведь так? Победы над шведами, потом над немцами для Руси много значат! Ливонский орден с нами мир заключил, надо думать, надолго. Прочие враги наши после того сразу приутихли. Только с татарами пока ничего не сделать – не победить их! Вот и приходится покорствовать… Саша, я хочу тебе письмо отцово прочитать. Оно для меня и для братьев моих писано. Послушаешь?
– Конечно. Только… Лишней боли себе не причинишь ли, родной мой?
Александр улыбнулся:
– Прочитаю – причиню, не прочитаю – всё едино больно будет. Слушай.
И он вновь развернул свиток и стал читать:
– «Благословение чадом, шести сыновом. О возлюблении мои сынове! Плод чрева моего – храбрый и мудрый Александре, и споспешный Андрей, и удалый Константине, и Ярославе, и милый Даниле, и добротный Михаиле! Будите благочестию истинии поборницы и величествию державы Русьския Богом утверждении настольницы! Божия же благодать, и милость, и благословение на вас да в земли Суждальстей умножится в роды и роды во веки. Аз уже к тому не имам видети вас, ни в земли Суждальстей быти: уже бо сила моя изнеможе и жития кончина приближися. Вы же не презрите двоих ми дщерей Евдокеи и Ульянии, сестер ваших, уже бяше им настоящее сии время горчайши жельчи и пелыни, понеже матери и отца лишени суть. Изнемогая болезнию от многих истощений и нужи, предаю со многим благодарением душу свою в руце Богови во иноплеменных землих…»[33].
Князь выронил бумагу на постель, на которой сидел, читая, затем вскочил, охватив голову руками.
– Господи! Господи! – вырвалось у него то ли рыданием, то ли стоном. – Он в чужой земле умер, не среди своих, не в доме своём. И даже не на поле бранном… Господи, как принять всё это?! Как понять?
Александра погладила его лицо, засматривая в глаза:
– Ты справишься, мой князь! Ты со всем справишься! Только бы Господь сохранил тебя!
Он нежно улыбнулся жене:
– Бог милостив…
Похороны великого князя Ярослава Всеволодовича состоялись на другой день после того, как его тело было привезено из Каракорума во Владимир.
Храм был полон людей. Звучали отпевальные песнопения. Но гроб, установленный посреди храма, стоял закрытый – умершего пришлось слишком долго везти из Каракорума. Правда, по приказу хана Гаюка китайские мастера покрыли тело умершего специальной мазью, предохраняющей от разложения. Однако это помогло лишь немного – путь был чересчур длинный.
Вокруг гроба, молчаливо и отрешённо, стояли сыновья и родня великого князя. Кругом толпились бояре и воеводы. У всех были растерянные, почти испуганные лица. Кажется, никто так до конца и не поверил в кончину великого защитника и устроителя Русской земли.
И почти все украдкой смотрели на князя Александра. Ни у кого не было сомнений, что теперь ему придётся заменить отца во всех его делах.
С похорон отправились в княжеский терем, на поминальную тризну. Она проходила молчаливо. Слов никто не находил.
Но вот князь Андрей, сидевший возле старшего брата, тихо его спросил:
– Александре, как теперь будет-то? Не начнутся ли вновь раздоры между князьями?
Александр бросил на брата краткий, суровый взгляд:
– В такое время? Раздоры? Не попущу! А кто ослушается, смертью казнить стану!
Сзади к князю неслышными шагами подошёл слуга:
– Княже Александре! К тебе двое людей каких-то приехали.
– Так почто за стол не зовёшь?
Но слуга был в явном смущении:
– Не наши они, не православные. Но одного я знаю. Это – друг твой, немец из Ливонии. Он уж по-нашему стал говорить. Всё понятно.
– Эрих?
Александр поспешно встал, вышел в смежную с большой палатой оружейную.
Возмужавший и повзрослевший Эрих фон Раут тем не менее оставался так же статен и белокур, как и сам Александр. Он пошёл навстречу князю, не произнося ни слова, всё, что он чувствовал, говорили его глаза.
– Здравствуй, Эрих! – Александр обнялся с другом. – Спасибо, что в сей скорбный день посетил меня… Что ж в трапезную не прошёл? Я рад буду разделить с тобой этот горестный хлеб.
