На большой площади, перед роскошным дворцом хана Гуюка, собралось великое множество людей. В основном то были посланцы покорённых татарами народов, которые надеялись в этот день дождаться приёма, потому что подошла их очередь. Кто-то стоял, кто-то прохаживался, топчась на крошечном пространстве, кто-то сидел прямо на земле. Некоторые, морщась, пили кумыс из кожаных фляжек, потому что больше пить было нечего.
Князь Ярослав пристроился в скудной тени чахлого карагача, пытаясь обмахиваться своей шапкой, за время долгого и изнурительного пути превратившейся в бесформенный комок.
Со стороны дворца к нему неспешно, изо всех сил изображая суровое величие, подошёл богато одетый татарин:
– Это ты – русский хан?
– Я.
– Проходи. Туракана-ханум примет тебя.
Ханский дворец строили китайские архитекторы и мастера, и он являл собой роскошное каменное строение с обилием украшений. Его украшал даже великолепный, отделанный серебром фонтан, от которого исходила желанная прохлада.
В не менее роскошном, по-восточному оформленном зале навстречу Ярославу вышла женщина лет за сорок. Она до сих пор была красива, хотя её некогда шелковистая кожа утратила свежесть. Из-под шёлкового покрывала на плечи спадали чёрные пышные волосы. Глаза тоже были черны. Большие, умные и пристальные, они смотрели спокойно и надменно. Однако, увидав князя, женщина приветливо улыбнулась:
– Здравствуй, русский князь! Я знаю, что ты проделал очень большой путь, чтобы добраться сюда. Я тебе рада.
Ярослав поклонился:
– Я привёз тебе дары от Русской земли и от наших князей.
– Знаю. Великому хану они понравятся. Великим ханом станет мой сын, хан Гуюк. А я – Туракана-ханум, и мне ты нравишься, русский князь. Ты почтителен и умён. Если ты и твой народ будут нам покорны, то вам ничто не будет угрожать. Оставайся сегодня у меня ужинать – это станет наградой за тяжкий путь, что ты проделал.
– Саша! Сашенька, где ты?!
– Здесь! Я здесь! Я иду!
Княгиня вбежала в покой мужа и, как вкопанная, остановилась в дверях.
Князь Александр стоял на коленях перед божницей. Он молился, но беззвучно, лишь шевеля губами. И когда обернулся к вошедшей жене, она увидела, что по его лицу текут слёзы.
Александре сделалось холодно.
– Что? – еле слышно спросила она. – Что? Скажи!
Князь положил земной поклон перед иконами, осенился крестом. Потом встав, подошёл к своей постели. На ней лежала развёрнутая грамота. Александр уже не раз прочёл её, не желая верить написанному. Тем не менее вновь взял тугую бумажную трубку, развернул, оборотясь, посмотрел на жену:
– От отца прислано, Саша. Он умер.
Ахнув, княгиня закрыла руками лицо. Потом бросилась к мужу, обняла, провела ладонями по его залитым слезами щекам.
– Александрушко! Я здесь, здесь, я с тобой! Крепись, любимый мой, скрепи сердце…
И тогда, не выдержав, наконец, переполнившей душу боли, Александр разрыдался.
– Саша! – шептал он, горячо прижимая к себе жену. – Ну как же?.. Он ведь здрав был! Ничем не хворал… Подумай: два года, как матушку схоронили, а теперь – отец!
– Не надо было ехать ему к этому татарскому хану в Кара-корум! – с отчаянием воскликнула Александра. – Не надо было!
Александр покачал головой:
– Он великие милости испросил для Руси и для русских. Ярлыки на княжение добыл и мне, и другим князьям. Не будь того, могли татары вновь на нас войной пойти.
– А ты им веришь? – горестно проговорила Александра. – Они лукавы и хитры, безжалостны и злонамеренны! И как дорого обошлись на сей раз их милости… Одна дорога в Каракорум чего стоила? Почти все бояре умерли дорогой, дружинников сколь полегло! От жары, от болезней… Вот и отец твой не выдержал.
Но князь лишь стиснул зубы:
– Я не верю, что князь Ярослав умер от усталости или болезни. Что-то не так здесь, что-то не так! И я должен знать, что не так!
– Но если и будешь знать, – тихо проговорила княгиня, – если и будешь знать, то ведь легче ж не станет…
Он смотрел на неё, печально улыбаясь:
– Легче-то не станет, Сашенька! Только вот к ханам татарским на поклон теперь мне ездить придётся.
Она в страхе прикрывает рот ладонями, расширенными глазами смотрит на мужа:
