Вбежавшая в горницу княгиня Александра подняла чашу, поставила на подоконник, подошла к мужу. Молча стояла перед ним, покуда он, отдышавшись, не обратился к ней:
– Что мне делать с ними, Саша? Ну что делать?! Сколько уж лет беда за бедой терзают Русь, рвут на куски. А бояре наши всё за мошну свою трясутся, лишнюю гривну для Отечества истратить жалеют!
– Отказали? – тихо спросила княгиня.
– Ещё и как! Я им рассказал, что в Изборске да во Пскове творится, что там фогты окаянные чинят, как русский народ притесняют. Сказал, что Псков освобождать надобно, а для того дружина большая нужна, оружия много… И ради этого нужно деньги собрать. Сказал, сколько нужно. Не для себя ведь, для Руси… Знаешь, что они там, на вече, вопить принялись? Что, мол, и так разорились, что не след, мол, у них последнюю рубашку требовать… Это у них-то последнюю!!! Я им напомнил, что войском командую и знаю, что для того войска потребно. А дальше – угадай, что они ответили?
Александра приняла позу сурового величия, погрозила пальцем и произнесла нарочито грубым голосом:
– Вольности нашей не трожь!
Князь рассмеялся, но очень горько:
– Вот-вот! Именно так! Не понимают, неразумные, что ведь и сюда придут фогты со своими кнехтами, и здесь всё захватят и разграбят. И убивать будут… Но не понимают того изменники-бояре. Или не хотят понимать! Или, как посадник псковский Твердила, готовы немцам продаться. Ведь предали же они, Русь, предали! Несколько бояр псковских, окаянный посадник… Немцы нипочём не взяли бы Псков, если бы предатели не убедили народ сдаться и не пустили бы врага в город! Всё это я сказал нашим боярам на вече, как есть, сказал. А они мне же в ответ грозить стали!
– Что же делать станешь? – тихо спросила княгиня.
– Уеду! – грозно сдвинув брови, ответил Александр. – Поступлю, как отец мой поступал. Так что, Саша, собирайся. Возьмём дружину нашу и отъедем в Переславль. Нынче же. Поспеши!
– Я не задержу тебя, – не дрогнув, ответила Александра. – Только Васеньку покормлю.
– Ну, на Васеньку-то время найти надобно. Я скоро вернусь.
И он вышел из горницы, в сердцах позабыв затворить дверь, так что облако морозного воздуха ворвалось туда с галереи.
Вечером следующего дня боярин Фёдор Данилович пришёл в покои князя, но, увидев, что тот занят чтением какого-то свитка, остановился было у порога. Александр не оборачивался, и старый наставник решился подойти ближе, чтобы заглянуть ему через плечо: насколько важно послание и уместно ли оторвать от него князя. Но прочитать написанное было трудно, за последнее время зрение у боярина стало хуже. Сам он тоже сдал – осунулся и постарел.
– Чего подкрадываешься? – спросил князь, не сердито, но насмешливо. – Я ж тебе и так расскажу, про что мне отец пишет. Да ты и сам уже знаешь…
– Знаю, княже! – печально подтвердил боярин. – Ненасытны татары. Что там с Киевом?
– Разграбили поганые град Киев. Святую Софию Киевскую сожгли! Много народу побили. Не оставят они нас в покое… И сил противостоять им у нас пока нет!
Боярин Фёдор кивнул:
– Кабы ещё не были наши князья в вечных ссорах между собой, а бояре да купцы не лопались от своей жадности… А что Новгород?
– А что Новгород? – словно не понимая, переспросил Александр.
– Так ведь приезжие оттуда говаривали, что разорена казна у них. И немецкого нашествия они страшатся.
– А то как же! – без злорадства, но с тайным гневом воскликнул князь. – Вот взмолились к князю Ярославу Всеволодовичу, чтоб прислал им кого-то на княжение. Когда туго, так князь им надобен! Батюшка к ним отправил Андрея, брата моего младшего. Ох, он с ними и намучается!
Фёдор Данилович тяжело вздохнул:
– Это уж само собой!
В дверях горницы появилась и тут же исчезла соболья шапка. Но Александр заметил это:
– Ну кто там прячется? Войди, не таись!
Пригнувшись, в дверь осторожно, боком вошёл немолодой мужчина и застыл в дверях, крутя в руках свиток. За ним робко втиснулись ещё несколько человек.
– Что встали-то, добрые люди? – вместо князя спросил боярин Фёдор. – Вы из Новгорода, что ли?
– Оттуда, – тихо проговорил первый из вошедших, снимая свою шапку и крестясь на образа. Остальные сделали то же самое.
