Евпатий осадил коня и рыкнул своим могучим голосом:
– Мы христианской веры! Хотим почтить вашего царя той же честью, что он почтил князей наших и землю нашу! И если боя не примете, всех на эту землю здесь же уложим! Меня звать Евпатием Коловратом, и я – ваша смерть!
Один из татар, одетый побогаче, выкрикнул на своём языке какую-то брань и вскинул лук. Но инок Афанасий выстрелил раньше, и татарин кувырком полетел из седла в снег.
Орда вскинулась, с опозданием начала разворачивать свои ряды. Однако, пока они лишь готовились к бою, рать Евпатия уже налетела на них, и завязалась сеча.
Евпатий в бою походил на былинного богатыря – он валил своим огромным мечом десятки врагов, разрубал их до самого седла, а конь его храпел и бил копытами бьющиеся в судорогах тела.
Под стать Коловрату билась и его дружина.
В стороне от сечи показался Батый, в раззолоченной одежде, на убранном золотой сбруей коне. С изумлением и не без страха смотрел на происходящее наследник Чингисхана.
– Кто это? – спросил хан подскакавшего к нему мурзу. – Живые ли это люди, или духи убитых встали, чтобы убивать нас?
– Я не знаю, великий хан! – дрогнувшим голосом отвечал мурза. – Они убили уже много сотен наших. Один этот великан сокрушил не менее двух-трёх сотен. Он убил твоего родича Хостоврула, разрубил пополам! И многих ещё славных воинов… И стрелы его не берут, сколько мы ни стреляем… Что делать? Они так перебьют всё войско!
Подъехавший к хану сзади человек, одетый в китайское платье, что-то тихо сказал Батыю.
– Правильно! – воскликнул тот. – И если это не поможет, то он и точно – не человек!
Битва продолжалась, и сотни мёртвых тел уже окружали бьющихся смертным боем русских. Многие из них были не единожды ранены, некоторые и сами уже пали, но татары в страхе не замечали потерь своих несокрушимых врагов.
В это время несколько человек из татарского войска тащили некое деревянное сооружение на колёсах. Те, кому случалось видеть, как завоеватели берут города, помнили, что это такое. То была сконструированная китайцами стенобитная машина.
Подкатив её ближе, татары зарядили стенобитку здоровенными камнями.
Евпатий между тем видел сквозь поредевшую толпу врагов раззолоченную фигуру хана.
– Ага! – закричал богатырь во весь голос. – Вот и гость дорогой показался! Почто прячешься, Батый?! Давай-ка сойдёмся, давай порубимся! Ну?! Али ты только с бабами да стариками воевать охоч?!
Он уже готов был прорубиться сквозь татарские ряды к их предводителю, но в этот момент камень, пущенный из стенобитной машины, ударил его в грудь. Пошатнувшись, Коловрат вновь стал понукать коня. Его ударил второй камень, затем третий. Рядом с ним падали, сражённые градом камней, другие воины.
Евпатий широко осенил себя крестным знамением и поднял к небу глаза, сверкающие радостью:
– Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, что сподобил такую добрую смерть прияти! Да будет на всё святая воля Твоя!
Небо осветилось вдруг огненным заревом. Зима, грозы быть не могло, но казалось, что над степью сверкают молнии. Облака неслись с такой скоростью, будто в высоте свирепствовал ураган. Татары в страхе втягивали головы в плечи, спеша поскорее покинуть место страшной битвы.
Только Батый и несколько его приближённых стояли над огромным телом Евпатия Коловрата, с изумлением и трепетом разглядывая его.
– Всё же это – не человек! – прошептал хан. – А если здесь таких много?.. Может, и не стоило сюда приходить?..
Монах Афанасий пришёл в себя и понял, что лежит, укрытый плащом, возле самого огня. Его висок был рассечён, в бороде – запеклись капли крови. Кровь виднелась на кафтане и на подряснике.
Над иноком наклонился один из воинов Коловрата. Его тоже ранили, голова была перевязана.
– Как ты, брат? – спросил воин.
– Не знаю. А почему мы живы?
Воин глухо засмеялся:
– Хан безбожный до того перепугался, что всех нас, кто уцелел, отпустил. Мы сейчас хоронить будем наших… Кого сможем найти, кого сил хватит закопать. Земля-то твёрдая. А боярина Евпатия в Чернигов отвезём, чтоб там отпеть. Слышь, инок: если встать можешь, хоть молебен отслужи о упокоении… Имена мы тебе скажем, какие вспомним…
