Как ни убог был ночлег в заброшенном селении, он позволил дружине князя Александра отдохнуть и укрепить свои силы.
Пробудившись от тревожного сна, Александр вышел из избы и, прислонившись к её тёмной влажной стене, огляделся. Дружинники седлали коней. Небо вновь заволокли тучи, из которых, казалось, вот-вот либо заморосит промозглый дождь, либо посыплется тяжёлый, мокрый снег.
К Александру подошёл Сава, осторожно вгляделся в его лицо:
– Что, княже? Вновь занеможилось?
Александр покачал головой:
– Вроде нет. Или да? Может, вся немочь оттого, что уж очень погано было ехать туда, в то гнездо осиное, столько времени там прозябать… Почитай, всю зиму и всё лето в Орде прожили. И под конец, чтоб наконец договоры заключить да своего добиться, чуть не на пороге ханском отирался, смиренно ожидая, покуда ещё хан снизойдёт да меня примет… Легко ли было всё это терпеть? И ухмылку его косую наблюдать, и речи самодовольные слушать! Всё нутро наизнанку выворачивалось, а деться было некуда. Станет тут худо!
– Так стоило ли вообще ездить который раз в эту Орду? – насупился Сава. – Много ль пользы от того? А теперь вот так на душе гадко…
Александр глянул сверху вниз на старшего дружинника, усмехнулся, словно сомневаясь, впрямь ли верный Сава не понимает простых вещей или только прикидывается простаком.
– Так что, не стоило ездить? Надобно было дома остаться… Так? Остаться и ждать, покуда поганые на Русь волной не нахлынут, дома наши не пожгут, жён с дочерьми не изнасилуют?! Да?! Надо было ждать? И гордиться, что на поклон не пошёл, так, что ли, разумеешь, Савка? А?!
Сава лишь качал головой, надвигая на голову шлем-шишак, застёгивая его ремешок под подбородком.
– Не ярись, Александр Ярославич! Сам знаю, что опасно злить этого зверя. Только вот сколько ж мы будем бояться татарина? Они землю нашу тридцать с лишним лет топчут да разоряют. Над нами глумятся, ни веры нашей, ни обычаев не уважают! Дань собирают, рыщут аки волки ненасытные! Последний хлеб отнять готовы, а у кого и хлеба не осталось, того в полон забирают, либо жену, либо детей в рабство отдать велят! А мы терпим и терпим!
– И что, по-твоему, делать?
Александр заметил, что к их разговору давно прислушиваются другие дружинники, переглядываются и перешёптываются, делая вид, что продолжают возиться с лошадьми.
Видя это, князь начал испытывать бешенство, но подавил его, сумел сдержаться.
Сава между тем ответил:
– Я вот думаю: а не наелись ли уже поганые нашей покорностью? А не сыты ль уже нашей кровью? Может, за долгие годы они разленились, раздобрели на даровом? А коли так, то их ведь и сокрушить можно… Ты ж, княже, почитай, почти все земли русские вкруг себя собрал, русские люди за тебя горой встанут и на смерть пойдут. Ты ж и с какими только врагами не управлялся! И шведов одолел, и немцев чудской водицей напоил допьяна… Уж не слабее они татар. Может, стоило бы пойти всем единой силой на нехристев поганых? И лучше всем главы сложить, чем доле терпеть их!
– Славно говоришь! – Александр старался говорить ровно, но против воли всё сильнее повышал голос. – Так славно, аж сердце радуется. А главное, Сава: ты говоришь то, о чём я лет уже двадцать пять мечтаю, о чём сны сладкие вижу! Взять да и пойти войной на татар! Главу сложить, славу снискать… Самому куда как в радость. А Русь-то? Её-то куда девать? Взять и гордыни своей ради погубить?! Чтоб раздавили её татары, как некогда князей русских плененных… Не слыхал про то, а? Как они витязей наших в полон взяли и решили их крови не проливать. Милосердные такие… Связали всех пленных, на земле распластали, а на тела их помост уложили да на том помосте пировать сели. Победу свою праздновать! Всех подавили до смерти!
