– Это чего ж я молод? – обиделся Фёдор. – Четырнадцать годов, чай не пять. Раз нас давно уж князьями объявили, то и женить можно… А ты видал ли невесту-то мою, а? Феодулию Михайловну? Когда она в прошлом месяце с отцом к нам приезжала?
– Видал-видал! – заулыбался Александр. – Красна, ничего не скажешь! Только мнится мне, Федорушко, что она ростом тебя выше.
– Чего?! Что вздумал? Как это выше?! – взвился Фёдор, замахиваясь тем же деревянным мечом.
Но Александр со смехом сорвался с места и побежал по тропинке к воротам Софийской стороны. Фёдор за ним.
И вот настало следующее утро. Утро объявленной княжеской свадьбы.
Колокольный звон, возвещающий об окончании литургии, разливался над княжьим теремом, над широким двором. Он означал, что раз утренняя служба завершилась, то вот-вот можно будет начать венчание и повести молодых к алтарю.
С утра были празднично накрыты не только столы в самом тереме, столами уставили и двор – князь Ярослав и княгиня Феодосия ждали на свадьбу старшего сына много гостей. По лестницам терема сновали вверх и вниз слуги, таская подносы, кувшины, блюда. Столы накрывали там и здесь, с обычной для русской свадьбы роскошью. Вина и мёд, дичь и рыба из вольного Волхова, ароматная варёная репа и не менее душистые караваи, только-только из печи.
Музыканты пробовали гусли и дудки, слуги деловито расставляли по краям столов чарки и старательно их считали – возле каждого ли места поставлено?
С лестничной площадки второго этажа смотрел на празднично убранный двор князь Ярослав Всеволодович. Немного спустя к нему подошла княгиня Феодосия, ласково прижалась щекой к его плечу. Князь обернулся, обнимая жену.
– Что, княгинюшка? Что не весело глядишь? Чай сына женишь, не дочь замуж выдаёшь – из дома не провожать. Али не рада ты?
Феодосия гладила плечо мужа, вздыхая действительно грустно. Она и не хотела показывать этой грусти, но отчего-то не могла с собой справиться…
– Рада, княже, только на сердце щемит отчего-то…
Ярослав ещё крепче прижал к себе жену:
– Не надо, любушка моя, не надо! Женится Федя, и отступит чёрный рок. Пройдёт хворь его. Не раз такое случалось. Стефан, грек тот, верно про это говорил. И Феофан надеется, а он – лекарь знатный.
Внизу, на дворе, под лестницей, стоял всё это время князь Александр, вскинув голову, тревожно прислушиваясь к разговору родителей. Он слишком хорошо знал, о чём они говорят…
Несколько слуг торжественно прошли мимо князя и княгини вовнутрь терема, неся светлые праздничные одежды для молодого жениха. Столпившиеся в тереме люди зашумели, несколько женских голосов завели свадебную песню.
Вдруг сверху донеслось испуганное восклицание, потом ещё. И следом – пронзительный женский крик.
Князь и княгиня, разом повернувшись, смотрели наверх, не желая верить… Откуда-то послышался металлический звон. По лестнице, считая пролёты, катилось, бренча, какое-то блюдо.
Феодосия подняла руки, пошатнулась. Упасть ей не позволили сильные руки мужа.
Александр промчался мимо отца и матери вверх по лестнице.
– Федюшко! – прозвенел его отчаянный крик.
Но несмолкающий колокольный звон заглушил его.
Сверху, навстречу Александру, медленно спускался Феофан. Его лицо было белее белёной стены терема.
Спустя какое-то время Александр вдруг понял, что сидит на лавке, с краю одного из накрытых во дворе столов. Слуги с той же поспешностью, с которой эти столы накрывали, теперь всё с них убирали, уносили, уже не следя за аккуратностью, составляя одно блюдо со снедью на другое, иногда нечаянно выплёскивая немного вина из того или другого кувшина.
Один из старших слуг проговорил, проходя мимо сгорбившегося на скамье мальчика:
– Далеко-то не уносите. Глядишь, не свадьбу играть, а тризну-то править надобно будет…
Женский голос отвечал:
– Так знамо ж, не сегодня… Ах, а хлеб-то и пропадёт! Закаменеет… Вон какой знатный каравай свадебный испекли – куда ж его теперь?..
Эти слова, вообще все окружающие его звуки доносились до Александра как какое-то далёкое эхо, перебиваясь непонятным гулом. Он плакал, пытаясь подавить душившие его рыдания, и ничего не мог поделать.
