– Послушайте меня, новгородцы! – закричал он почти таким же, как у его отца, сильным низким голосом. – Меня не упрекайте – я не стану призывать вас к покорности! Не было в Новгороде татар и не будет! Чингисхан не решился идти на этот город приступом, куда уж Батыю?!
– Слава!
– Да здравствует наш князь!
– Славен буди, князь Василий Александрович!
Василий воодушевился этими возгласами. Его глаза засверкали. Видя всеобщее внимание, он продолжал:
– Я знаю, что отец мой, пленённый покровительством татарского хана, готов служить ему и помогать. Но я не согласен с отцом и не стану выполнять его приказы, которые идут противу данной мною клятвы! Новгород будет свободным! И если, приехав сюда, мой отец привезёт с собой оковы и стыд для вольных людей, я не буду ему помогать.
– Нравится ему в Орде, с татарами, пускай к ним и едет! – завопил визгливый. – А если кому Александр нужен, так вот вам: я – тоже Александр! Готов быть у вас воеводою и посадником!
– А не рано ль ты на чужое место метишь, горластый?
С трудом продравшись сквозь мешающую ему толпу, на помост взобрался новгородский посадник.
– Я – посадник ваш, новгородцы! – закричал он. – Меня князь Александр сюда поставил, и я от него с вами говорю!
– А мы тебя слушать не хотим! – орали из толпы.
– Уйди, Михайло Степаныч! Уйди от греха!
– Послушайте! – не сдавался посадник. – Вас же обманывают, в грех вводят! От слепого бунта добра не будет! Надо признать то, что князь Александр признал давно: татары сейчас много сильнее нас. А воля сильных – закон благоразумия для тех, кто слабее. Если сейчас нужно смириться, придётся смиряться!
– Да его подкупили! – верещал визгливый. – Его подкупили наши враги!
– Его татары наняли! – орали из толпы.
Посадник пытался перекричать ревущую толпу, но уже безуспешно. Визгливоголосый по имени Александр толкнул его в спину, потом ещё раз, и тот упал вниз с помоста, в руки разъярённой толпы.
– Не надо! Не смейте! – с опозданием закричал князь Василий.
– Кто хочет, чтоб мы остались свободны?! – вопил визгливый. – Ко мне! Я соберу свой отряд, и пускай кто угодно попробует мне помешать!
Вскоре на помосте появились с десяток таких же дюжих парней. Они принялись скидывать с помоста всех, кто ещё пытался что-то возразить. А иногда, напротив, спрыгивали вниз и ловили недовольных происходящим. Недовольные, осознав опасность, попытались покинуть площадь, но в давке было не продраться сквозь толпу.
Юный князь в некотором оцепенении смотрел на происходящее. Вдруг кто-то с хохотом выкинул на помост оторванную, окровавленную голову посадника. Толпа завизжала от восторга.
И вдруг прозвучал предупреждающий крик:
– Князь Александр! Он с ратью уже у ворот города!
Опомнившись, Василий с трудом протолкался к краю помоста и спрыгнул на руки кому-то из своих дружинников, чтобы тотчас скрыться в толпе.
Александр Ярославич медленно шёл сквозь расступающуюся перед ним, как Чермное море, человеческую массу. Сразу стало тихо.
Александр поднялся на помост. За ним следовали боярин Фёдор, Сбыслав и татары.
– Где? – спросил Александр. – Князь ваш где?
– Недавно был! – послышалось из толпы. – Сбежал куда-то…
– Ну что? – глухо и яростно спросил Александр. – Чего добиваетесь, вольные мужи новгородские? Али не знаете, что в татарской неволе томятся тысячи русских людей? В чём упорствуете?
– Не хотим быть под погаными! – закричали из толпы, но уже не так громко и уверенно.
– Никаких численников не попустим! – подхватил кто-то, но на последнем слове поперхнулся.
– Молчать! – уже громовым голосом перекрыл шум князь. – Жизнь братий гибнет, а вы своих серебра да золота жалеете?! Смиримся, укрепимся Богом и Святой Софиею, верою и единодушием, покорностью и смирением!
– Нет! – завопили вновь несколько голосов. – Не будут поганые нас исчислять! Долой!
– Торгаши! – воскликнул князь. – Дешёвые торгаши! Если Бог послал мзду на нас всех, надо ей покориться! Мы никогда не будем свободны, если сейчас не сумеем проявить смирения!
– Не бывать нам под татарами!
– Не бывать!
Татарские численники опасливо держались за спиной великого князя. Тот вдруг заметил на помосте оторванную голову, наклонился, закрыл мёртвые глаза, перекрестился. Потом поднял взгляд:
