– Ты выбрал старшего, потому что младшие ещё совсем маленькие! – тихо, подойдя к нему вплотную, проговорила Александра. – Не забывай: после Васи у нас тринадцать лет детей не было.
– Это я помню. Саша, прости: мне нужно ехать туда. Сейчас.
– Можно мне с тобой?
Князь нежно и сильно обнял жену:
– Сашенька! Прости, но мне трудно будет, если я стану бояться за тебя.
– А за сына ты не боишься?
– Он взрослый. И мужчина. И князь. Саша, всё будет хорошо! Не страшись! А остальные-то что встали как вкопанные? Коня мне! Быстрее!
– Дружину взять надобно! – закричал боярин Фёдор.
– Не надо! Некогда её собирать и надо оставить здесь. С княгиней, с детьми… Кто знает, что мятежники здесь учинить могут!
К князю подбежал самый молодой из его «старых» дружинников, Миша.
– Александре! Я с тобой!
– Нет. – Князь посмотрел ему в глаза и вдруг понизил голос: – При княгине будь, Миша. Отныне всегда, если меня нет рядом, будь неотлучно при ней. Богом прошу тебя!
– Хорошо, князь.
– А я? – спросил Сбыслав. – Или мне с этой клячей татарской так и нянчиться? Мой конь здесь, на конюшне.
– Ладно. Бери его и за мной! И вы все за мной! – обернулся Александр к татарским численникам. – Для чего посланы?
– Они нас убьют! – опасливо поёжился старший.
– Со мной никто вас пальцем не тронет. Вперёд!
И вот уже несколько всадников вихрем летят по растоптанной, сухой от летнего зноя дороге. Татарские численники скачут последними. Впереди – князь Александр, рядом, с двух сторон, – Сбыслав Якунович и боярин Фёдор Данилович.
– Вот как в приметы не верить! – шипел себе под нос богатырь Сбыслав. – Говорила мне жена утром: крыс, мол, во сне видела… Вот крысы и понабежали! – Он выразительно обернулся на татарских численников.
Александр одновременно ласково и сердито обратился к боярину Фёдору:
– А ты-то, Фёдор Данилович, куда ж сорвался? Не навоевался, что ль?
– Рядом с тобой, княже, мне спокойней будет, – отвечал тот. – И… вдруг с Васенькой что случится?
– С Васенькой уже случилось! – делаясь мрачней тучи, проговорил князь.
– Т-то есть как?!
– К счастью, ни ты, ни княгиня по-татарски не понимаете. Этот старший численник рассказал мне, что Василий – среди зачинщиков бунта.
– Не может быть! – убитым голосом воскликнул боярин.
– Приедем и поглядим! – зло отрезал князь. – Ехать-то долго… добраться бы, пока там бед не наделали.
В это самое время на широкой площади как никогда бушевало новгородское вече. На возвышении, по обычаю, толклись бояре, купцы, какие-то горластые парни, никогда прежде здесь не появлявшиеся, теперь же орущие громче других. Площадь была наполнена до отказа.
– Что, новгородцы, дожили?! – вопил осанистый боярин с длинной густой бородой. – Где ваша вольность?! Где ваши права?! Клялись нам князья на Ярославовой грамоте вольности нашей не трогать, и где она, вольность? Перепишут, как рабов! Перепишут и пересчитают!
– Как овец в стаде! – вторил кто-то снизу, из толпы.
– Берегли свободу нашу от иноземцев и от князей своих же, а теперь поганые придут – и конец вольности-то! – закричал на помосте бывалый вояка с косым шрамом на лице.
Распихивая всех, на помост выскочил дюжий молодец в кафтане нараспашку, надетом поверх добротной кольчуги, которая была ему, впрочем, велика.
– Слышите, свободные новгородцы! – Голос у него при такой солидной внешности почему-то оказался довольно визгливым. – Почему мы должны платить дань татарам? Пусть остальные города несут иго и платят: их татары покорили. Но ни один татарин ещё не осмеливался показаться на свободной земле Новгородской, а позорное своё иго они на нас возложить хотят!
Толпа взорвалась рёвом, проклятиями, бранью.
– И кто же первый требует, чтобы мы унижались, пресмыкались и покорствовали перед татарами?! – кричал визгливоголосый. – Тот, кто должен был бы нашу свободу отстаивать больше всех, до последней крайности стоять за вольный Новгород! Его сын княжит в Новгороде! Эй, князь Василий! Где ты? Покажись! Неужто тебе нечего сказать своим подданным?
– Я здесь! – раздался голос князя Василия, и спустя несколько мгновений он тоже появился на помосте.
В нём так и не появилось величия и мощи отца, он оказался заметно ниже ростом и, хотя был так же белокур, синеглаз и статен, привлекал красотой куда больше, чем силой и мужеством.