На следующее утро Лиразель тоже почти не думала о руне, потому что вместе с сыном и мужем должна была отправиться к Служителю. И Жирондерель тоже пошла с ними, хотя заходить в святилище она не собиралась. Зато жители селения Эрл — все, кто мог позволить себе оставить полевые работы — во множестве явились на церемонию, и были среди них те, кто когда-то говорил с отцом Алверика в длинной красной зале. Им было радостно видеть, что мальчик силен и не по годам хорошо развит, и, столпившись в святилище, они негромко переговаривались и предсказывали, что все будет в точности так, как они задумывали. А потом выступил вперед Служитель и, стоя в окружении своих священных предметов, нарек мальчика Орионом, хотя ему, конечно, хотелось бы назвать малыша именем какого-нибудь праведника, на коем уж точно лежала бы печать святого благословения. Но все же он был рад видеть мальчика у себя и дать ему имя, ибо род, обитавший в замке Эрл, служил для жителей долины чем-то вроде календаря, по которому они наблюдали смену поколений и отмечали ход столетий — совсем как мы следим за сменой времен года, глядя на какое-нибудь старое и хорошо знакомое нам дерево в саду. И Служитель почтительно поклонился Алверику и был предельно любезен с Лиразелью, хотя эта вежливость и шла не от сердца — ведь в сердце своем он ставил эльфийскую принцессу не выше морской девы, которая отреклась от моря.
Так сын Алверика и Лиразели был наречен Орионом, и все жители долины радостно приветствовали его, когда он вместе с родителями вышел из святилища и приблизился к Жирондерели, ожидавшей своего воспитанника у ограды примыкавшего к святилищу сада. И все четверо — Алверик, Лиразель, Жирондерель и Орион — медленно пошли в замок.
Весь этот радостный день Лиразель не совершала ничего, что могло бы удивить простых людей, послушно следуя человеческим обычаям и традициям знакомых нам полей. И только вечером, когда на небо высыпали звезды и снова засияло над холмами созвездие Ориона, она вдруг подумала, что их сияющее великолепие так и осталось неоцененным, и почувствовала острое желание высказать свою признательность небесному охотнику, которому Лиразель была бесконечно благодарна и за его красоту, осиявшую эти поля, и за его покровительство мальчугану и защиту от завистливых духов воздуха, в которой она была теперь уверена. Эта невысказанная благодарность так жарко пылала в ее сердце, что Лиразель не выдержала и, сорвавшись с места, покинула башню; и, выйдя под бледный звездный свет, она обратила лицо к небу и к созвездию Ориона. Благодарственные молитвы уже трепетали на ее губах, но она стояла молча, словно вдруг лишившись языка, потому что Алверик не велел ей поклоняться звездам. И, покорная его воле, Лиразель только глядела на лики небесных светил и молчала, а потом опустила глаза и увидела мерцавшую в темноте поверхность пруда, в котором отразились все звезды.
— Молиться звездам, — сказала себе Лиразель, — несомненно, неправильно. Но эти отражения в воде — не звезды. Я буду молиться им, а звезды обязательно услышат.
И, опустившись на колени среди листьев ириса, она молилась на краю пруда и благодарила дрожащие в воде отражения звезд за ту радость, что подарила ей ночь с ее горящими в своем бессчетном величии созвездиями, которые — словно облаченная в серебряные кольчуги армия — все шли и шли от неведомых побед к новым славным свершениям. Лиразель благословляла, и благодарила, и возносила хвалу этим ярким отражениям, что мерцали на обсидиановом зеркале воды, и умоляла их передать ее горячую благодарность Ориону, молиться которому она не могла.
Так и застал ее Алверик — коленопреклоненной, низко склонившей голову и молящейся в темноте, — и с горечью упрекнул он Лиразель за то, что она делает. Она поклоняется звездам, сказал он, которые существуют вовсе не для того, а Лиразель возразила, что молилась всего-навсего их отражениям.
Кто-кто, а мы-то способны без труда понять чувства Алверика: Лиразель оставалась чужой в полях, которые мы знаем, и ее неожиданные поступки, ее упрямое нежелание подчиняться любым человеческим установлениям, ее пренебрежение обычаями и своенравное невежество — все это ежедневно сталкивалось с вековыми — и высоко чтимыми — традициями. Чем больше романтического очарования, о котором говорилось в песнях и легендах, было в Лиразели, пока она жила в далекой Стране Эльфов, тем труднее ей было занять место хозяйки замка, издревле принадлежавшее дамам, досконально изучившим и усвоившим обычаи и традиции полей, которые мы знаем. Алверик же хотел от нее, чтобы она следовала традициям и исполняла обязанности, которые были ей незнакомы и далеки, словно мерцающие звезды.
