Книга чудес - страница 101

Шрифт
Интервал

стр.

Один камень в ряду служил ей вместо подсвечника, второй представлял собой колокольчик, третий символизировал святую чашу, и Лиразель решила:

— Если я сумею поклониться этим чудесным камням как должно, значит, смогу молиться и святыням Служителя!

И, сказав так, она опустилась на колени перед большими плоскими гальками и стала молиться им, словно это были христианские святыни.

А Алверик, искавший ее в бескрайней ночи и недоумевавший, какая фантазия вновь позвала Лиразель — и куда, вдруг услыхал на лугу знакомый голос, выпевавший молитвы, с которыми обращаются только к святыням.

Когда же он увидел среди травы четыре плоских камня и перед ними — коленопреклоненную Лиразель, он заявил ей, что это — самое темное язычество.

А Лиразель ответила:

— Я учусь поклоняться вещам Служителя.

— Это языческое искусство, — настаивал Алверик.

Надо сказать, что из всех вещей, которых сторонились жители долины Эрл, они пуще всего опасались непонятного искусства язычников, о котором им было известно только одно — что таинства эти порочны по самой своей природе. Алверик говорил о них с тем же гневом, что и остальные жители долины, и упреки его поражали Лиразель в самое сердце, ибо она не делала ничего плохого, а просто училась молиться тому, чему поклоняются все. Она хотела угодить Алверику, а он даже не захотел ее выслушать!

Алверик же, пребывая в глупой уверенности, будто язычество не заслуживает никакого снисхождения, ни за что не хотел сказать тех слов, которые обязан был произнести — слов, которые скрыли бы его гнев и утешили Лиразель. И принцесса отправилась обратно в башню в глубокой печали, а Алверик остался, чтобы разбросать ее камни как можно дальше.

И улетели ласточки, и один за другим потянулись унылые дни. Лишь однажды Алверик еще раз попытался уговорить Лиразель поклониться святыням Служителя, но она уже забыла, как это делается, и тогда он снова завел речь о языческих таинствах. А день, как нарочно, выдался солнечный, тополя стояли в золотом убранстве, и листва осин окрасилась багрянцем.

И тогда Лиразель поднялась к себе в башню, открыла ларец, что сверкал в лучах утреннего солнца чистым осенним светом, и достала оттуда пергамент с руной короля эльфов. Держа его в руках, она прошла высоким сводчатым коридором в соседнюю башню, где находилась детская, и поднялась по ступеням наверх.

Весь остаток дня Лиразель провела в детской, играя со своим сыном, но при этом она ни на секунду не выпускала из рук пергаментного свитка, и, какие бы забавные игры она ни придумывала, в глазах ее стояло странное спокойствие, которое заставило Жирондерель насторожиться и поглядеть на госпожу с недоумением. И когда солнце опустилось совсем низко к горизонту, Лиразель сама уложила сына в кровать и, прямая и торжественная, села рядом, чтобы рассказать Ориону сказку. А Жирондерель, старая и мудрая колдунья, внимательно следила за ней, ибо, несмотря на все свои познания, она могла только догадываться, как будут развиваться дальнейшие события. Изменить же что-либо было выше ее сил.

И прежде чем солнце село за холмы, Лиразель поцеловала сына и развернула свиток короля эльфов. Достать пергамент из сундучка, в котором тот хранился, ее побудил приступ обычного раздражения, и если бы не оно, Лиразель, возможно, даже не стала бы туда заглядывать. Но теперь то ли досада, то ли любопытство, то ли прихоть слишком праздная, чтобы о ней стоило упоминать, заставили ее бросить взгляд на слова, написанные странными угольно-черными буквами.

И какова бы ни была заключенная в них магия (а рассказать о ней я все равно не в состоянии, ибо это была слишком могущественная и грозная магия), сама руна была написана с любовью, что сильнее всякого волшебства. Черные таинственные буквы словно излучали любовь, которую король эльфов питал к дочери; так в одной великой руне соединились воедино волшебство и любовь — две самые большие силы, что существуют одна по ту сторону сумеречной границы, а другая — в полях, которые мы хорошо знаем. И теперь чтобы удержать Лиразель Алверику пришлось бы полагаться только на свою любовь к ней, ибо руна короля была могущественнее всех святынь Служителя.


стр.

Похожие книги