Часто в высокую и солнечную детскую приходила и Лиразель, принося с собой свет и радость, каких не было во всех заклинаниях ученой колдуньи, и пела сыну песни, какие некому спеть нам в наших полях, ибо этим балладам, созданным музыкантами и менестрелями, которых не могло коснуться Время, принцесса выучилась по ту сторону сумеречной границы. Но несмотря на все чудеса, что звенели в этих напевах, родившихся так далеко от знакомых нам полей во времена, столь отличные от тех, к каким привыкли наши историки, все же люди меньше удивлялись им, доносящимся из открытых в летнюю пору окон замка и плывущим над долиной, чем дивилась Лиразель всему земному, что было в ее ребенке, и тем человеческим его поступкам, которые он совершал все чаще и чаще по мере того, как рос, ибо все присущее людям по-прежнему оставалось для принцессы незнакомым и чужим. И все же она любила сына крепче, чем страну своего отца; сильнее, чем яркие столетия своей бесконечной юности; больше, чем сверкающий дворец, рассказать о котором способна только песня.
Именно в эти дни Алверик окончательно уверился в том, что никогда не будут близки Лиразели обычаи Земли, что никогда она не сможет понять населяющих долину людей, никогда не сможет без смеха читать их самые мудрые книги, никогда не полюбит Землю и не сможет чувствовать себя в замке Эрл свободнее, чем лесная зверушка, пойманная Трелом в силки и посаженная в клетку. Когда-то он надеялся, что пройдет время, принцесса привыкнет к незнакомой обстановке, и тогда небольшие различия между тем, как все устроено в наших полях и в Стране Эльфов, перестанут ее смущать, однако в конце концов даже он увидел — все, что было Лиразели чужим, таковым и останется, ибо столетия, проведенные в не знающем бега времени доме отца, успели сформировать ее мысли и фантазии таким образом, что наши краткие годы бессильны их изменить. И когда Алверик понял это, он, наконец, узнал всю правду.
Должно быть, между душами Алверика и Лиразели с самого начала пролегала дистанция, сравнимая с той, что разделяет Землю и Страну Эльфов, но любовь, которой по силам преодолеть расстояния еще большие, соединила их чудесным мостом; и все же, когда Алверик на мгновение останавливался на этом золотом мосту и позволял своим мыслям обратиться к пропасти внизу, его тотчас охватывало головокружение, а сам он начинал дрожать. Каков-то будет конец, думал он и боялся, что вряд ли конец выйдет менее удивительным, чем начало.
А Лиразель… Лиразель не понимала, почему она должна стараться что-то узнать, чему-то научиться. Разве, рассуждала она, одной ее красоты мало? Разве не явился в конце концов пылкий любовник на лужайки, сиявшие у стен дворца, о котором способна рассказать только песня? Разве не спас он ее от одиночества и покоя? Зачем же ей теперь разбираться в тех нелепых и смешных поступках, которые совершают люди? Почему не может она ни танцевать на дороге, ни беседовать с козами, ни смеяться на похоронах, ни петь по ночам? Почему? Почему? Почему?.. Для чего тогда радость, если ее постоянно приходится прятать? Или в полях, куда она явилась из своей страны, веселье обязано всегда отступать перед скукой?..
Однажды Лиразель со страхом заметила, что с каждым годом женщины долины становятся все менее красивыми. Перемена была едва уловимой, но зоркий глаз принцессы безошибочно ее подметил, и тогда, заливаясь слезами, Лиразель поспешила к Алверику за утешениями, ибо боялась, что злое Время в наших полях может обладать достаточным могуществом, чтобы похитить красоту, которой не осмеливались коснуться долгие-долгие столетия, проведенные ею в Стране Эльфов. А Алверик ответил, что, как всем давно известно, у Времени свои законы и жаловаться на них нет никакого проку.
ГЛАВА VI
РУНА КОРОЛЯ ЭЛЬФОВ
На высоком балконе своего сверкающего дворца стоял король Страны Эльфов, а под ним все еще тихонько гудело негромкое эхо тысячи его шагов, повторенное певучими стенами башни. Он уже слегка приподнял голову, чтобы прочесть руну, которая должна была задержать его дочь в зачарованной земле, но вдруг увидел, как она пересекает мрачный барьер — мерцающий, словно светлые сумерки с той стороны, которой он обращен к известным нам полям, и хмурый, туманный и тусклый с той стороны, которая выходит к Стране Эльфов. И уронил голову король, так что его борода смещалась с горностаевой накидкой, наброшенной поверх лазурно-голубого плаща, и замер в безмолвной печали, пока стремительное Время проносилось над полями, которые мы знаем.
