ГЛАВА IV
АЛВЕРИК ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ ЧЕРЕЗ МНОГО ЛЕТ
Алверик и Лиразель пошли обратно через лес, и дочь короля эльфов лишь раз оглянулась на лужайки и цветы, которые являются в глубоком сне только самым дерзким из наших поэтов, чье воображение осмеливается забираться достаточно далеко, а затем поторопила Алверика; он же выбирал дорогу мимо деревьев, которые расколдовал.
Но Лиразель не хотела задерживаться даже ради того, чтобы дать Алверику отыскать безопасный путь, и все торопила поскорее отойти от дворца, о котором можно рассказать только в песне. И вот уже новые неуклюжие стволы грозно надвинулись на них из-за ряда потускневших, утративших свой фантастический облик дерев, которых коснулся клинок Алверика, и вопросительно глядели они на своих раненых товарищей, что стояли, поникнув увядшими ветвями, лишенные тайны и магии. И хотя каждый раз, когда шагающие деревья оказывались слишком близко, Лиразель поднимала руку, и они останавливались, как вкопанные, не смея идти дальше, все же дочь короля эльфов продолжала подгонять Алверика.
Она знала, что ее отец непременно поднимется по бронзовой лестнице на высокий балкон одной из серебряных башен, знала, что за руну прочтет он, и уже слышались ей шаги отца по звонким бронзовым ступеням, ибо отзвук их разносился далеко между деревьями. И вот беглецы уже вырвались из лесного сумрака и помчались по равнине при свете нескончаемого эльфийского дня, но Лиразель все оглядывалась назад, все торопила и торопила Алверика, хотя шаги короля по ступеням и раздавались совсем не часто, а была тех ступеней целая тысяча. Принцесса надеялась скоро достичь сумеречной границы, которая с этой стороны казалась тусклой и серой, как дым, но когда она в сотый раз обернулась через плечо, то увидела, как на вершине серебристой башни, о которой может рассказать только песня, начала открываться ведущая на балкон дверь.
— Увы!.. — вскричала, обращаясь к Алверику, Лиразель, но в это самое время со стороны полей, которые мы хорошо знаем, донесся до них аромат цветущего шиповника.
Алверик был молод и не знал усталости, и никогда не уставала не имевшая возраста Лиразель. Взявшись за руки, они понеслись вперед еще быстрее и — когда король на башне задрал бороду и начал читать руну, которую можно было огласить только раз и пред которой даже в наших краях ничто не могло устоять — преодолели сумеречную границу, так что недоговоренная руна лишь бесполезно потрясла долы и равнины, в которых больше не гуляла красавица Лиразель.
И когда дочь короля эльфов впервые увидела знакомые нам поля, показавшиеся ей столь же незнакомыми и новыми, какими они были когда-то для нас, она поразилась их красоте. Она смеялась даже глядя на стога сена, ибо их необычный вид пришелся ей по сердцу, и говорила с жаворонком, что звенел в вышине, и хотя он, похоже, так и не понял ее, Лиразель скоро позабыла о нем, обратившись к другим красотам наших полей, которые были ей в диковинку. А Алверик, не сводивший с нее влюбленных глаз, так и не заметил, что пора пролесок, как ни странно, давно миновала, что вовсю цветет наперстянка, а вместо боярышника распускаются дикие розы.
Стояло раннее утро, и солнце светило с небес, окрашивая наши поля нежными мягкими красками, и Лиразель радовалась каждой мелочи, какие мы обычно не замечаем, и даже не можем представить себе, что в полях, которые мы видим каждый день, так много удивительного и прекрасного. Она была так рада, так весела, так громко вскрикивала от удивления и так беззаботно смеялась, что и Алверик разглядел в скромных лютиках красоту, какой прежде и представить не мог, и начал находить в любом затруднительном положении веселые стороны, о которых никогда не задумывался. Каждую секунду Лиразель открывала для себя какое-нибудь из сокровищ Земли, о которых, если говорить начистоту, Алверик прежде не думал, и, глядя на то, как она возвращает нашим полям красоту еще более нежную, чем та, которую придают им дикие розы, он вдруг заметил, что ледяная корона принцессы растаяла.
