Убрав отцовский меч в ножны, что висели у него на боку, Алверик вытащил из-за спины второй клинок и, шагнув к двигавшейся сосне, одним ударом срубил плющ, который попытался было броситься на него снова, но тут же пал на землю, — не мертвый, но и не столь опасно живой, как мгновение назад, — превратившись в самый обыкновенный плющ. Тогда молодой лорд снова взмахнул мечом и отсек от ствола волшебной сосны небольшую щепку, какую отрубил бы и простой железный меч, однако от его удара все дерево содрогнулось от корней до макушки, и с этой дрожью пропал весь его угрожающий вид; теперь перед Алвериком была обычная сосна, в которой не осталось ничего колдовского.
И тогда, держа магический меч наготове, Алверик без страха вступил в лес.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как за спиной его раздался шорох, напоминающий шум ветра в кронах деревьев, но никакого ветра не было и в помине. Обернувшись, Алверик увидел, что все сосны идут за ним. Они двигались медленно, держась вне пределов досягаемости волшебного меча, но окружали его и слева, и справа, и Алверик понял, что кольцо смыкается все теснее и что если он ничего не предпримет, стена деревьев задавит его насмерть. Молодой лорд сразу смекнул, что повернуть назад значило самому отправиться навстречу гибели, и решил пробиваться вперед, полагаясь, главным образом, на проворство собственных ног, ибо будучи человеком наблюдательным, сразу подметил, что магия, заставлявшая лес двигаться, была несколько медлительной, словно тот, кто управлял ею, был очень стар или же устал от волшебства, а может, его просто отвлекали иные неотложные дела. И Алверик заторопился вперед, поражая магическим мечом каждое преграждавшее ему путь дерево, не особенно задумываясь, волшебное оно или нет; и руны, заключенные в металле, прилетевшем с обратной стороны Солнца, оказались сильнее колдовства, что было разлито в лесу. При каждом ударе магического клинка вековые дубы со зловещими кряжистыми стволами утрачивали всю свою магическую прыть и бессильно опускали грозно поднятые ветви. Молодой лорд, к тому же, двигался гораздо быстрее, чем неповоротливые сосны, так что очень скоро через весь волшебный лес протянулась за ним целая дорога расколдованных деревьев, которые никли неподвижно и печально, лишившись романтического очарования тайны.
И по прошествии какого-то времени — совершенно неожиданно для себя — Алверик вышел из лесного сумрака к изумрудному сиянию эльфийских лужаек.
В наших полях тоже встречается нечто подобное этим лужайкам. Представьте наши газоны, когда они только-только сбрасывают покров ночного мрака и, отражая свет близкого дня, блестят тысячами капель росы в час, когда еще гаснут на небосводе последние звезды; представьте наши газоны в обрамлении цветов, к которым после ухода ночи начинают возвращаться их нежные краски; вообразите лужайки, которых не касалась ничья нога за исключением самых крошечных, самых пугливых лапок, и которые укрыты от ветра и от всего мира могучими деревьями, в чьих кронах все еще царит тьма. Представьте, наконец, как эти лужайки, затаив дыхание, ждут, когда в ветвях зазвенят, запоют птицы. Во всем этом можно порой уловить легкий намек на красоту эльфийских лугов, однако эти краткие мгновения пролетают столь быстро, что мы не можем быть уверены, действительно ли мы что-то видели. А эльфийские лужайки, обрызганные сверкавшей в сумерках росой, светились и сияли прекраснее всего, что в силах нарисовать наше воображение — много прекраснее, чем смеют надеяться наши сердца. Только одно в нашем мире способно дать о них представление. Это — морские травы и водоросли, одевающие скалы у берегов Средиземного моря и ясно видимые в глубинах лазурно-зеленых вод с головокружительных вершин прибрежных утесов; а лужайки короля эльфов действительно больше походили на морское дно, чем на любой из наших газонов, ибо самый воздух Страны Эльфов своей плотной голубизной напоминает воду.
Алверик долго стоял, любуясь красотой этих лужаек, сиявших в сумерках своим росистым покровом и обрамленных розовато-лиловыми и рубиновыми огнями разросшихся эльфийских цветов, по сравнению с которыми бледнеют наши закаты и стыдливо склоняются орхидеи. И сразу за лужайками темнел магический лес, в синеватом сумраке которого смутно мерцали фронтоны с окнами, превосходящими своей голубизной наше небо светлой летней ночью, и весь этот испускающий мягкое сияние дворец, о котором способна рассказать только песня, казался выстроенным из звездного света.
