Поздно вечером, лежа в постели, которую уступили ему старики, и раздумывая обо всем, что сказал кожевенник, молодой лорд то дивился его невежеству, то гадал, почему на протяжении всего вечера эти двое столь упорно избегали любого упоминания о земле, что начиналась к востоку и к юго-востоку от их жилища. Потом он задумался, возможно ли, чтобы в молодости кожевенник отваживался пересекать призрачную границу сумерек, однако о том, что мог увидеть старик в заколдованной стране — если, конечно, он и в самом деле там побывал, — даже гадать было бессмысленно. В конце концов Алверик уснул, и удивительные сны, которые он видел в ту ночь, подбросили ему несколько намеков и догадок касательно путешествий кожевенника, однако и они не предложили ему лучших провожатых, чем те, что у него уже были, а были у Алверика только бледно-голубые пики Эльфийских гор.
Старый кожевенник разбудил Алверика поздним утром. Когда молодой лорд вышел из спальни в переднюю комнату, в очаге снова жарко пылал огонь, а на столе дымился завтрак. Ножны тоже были уже готовы и прекрасно подошли к мечу.
Старики молча ждали, пока он кончит есть, но когда Алверик захотел расплатиться, приняли деньги только за работу, не взяв ни гроша за свое гостеприимство. В молчании они следили за тем, как молодой лорд встает из-за стола, готовясь уйти, и так же не говоря ни слова, проводили его до порога; когда же Алверик вышел из хижины, старики продолжали смотреть ему вслед, словно до конца надеялись, что он двинется на север или, на худой конец, на запад. Однако стоило ему повернуть к Эльфийским горам, как они тотчас отвели глаза, ибо никогда не смотрели в ту сторону. И хотя кожевенник и его жена больше не могли его видеть, молодой лорд все же помахал им рукой на прощание, ибо в душе его жила любовь к полям и домикам этих простых людей — чувство, которого последние отнюдь не питали к зачарованным землям.
Не спеша шел Алверик сквозь свежее утро, и со всех сторон его окружали знакомые с детства картины. Он видел алый ятрышник, напоминавший голубым пролескам, что их пора близится к концу; любовался блестящими, желтовато-коричневыми листьями молодых дубков и прислушивался к чистому голосу кукушки, доносившемуся из крон недавно распустившихся буков, молодая листва которых горела на солнце, точно медь. Березы на опушке, словно робкие лесные феи, до самых макушек закутались в тончайшие покрывала из нежно-зеленого газа, кусты боярышника стояли сплошь покрытые крупными бутонами, и, глядя на все это, Алверик снова и снова повторял про себя слова прощания со всем, что было ему так хорошо знакомо, ибо даже кукушка в листве пела теперь не для него. Но вот осталась позади последняя живая изгородь, и, выйдя к краю невспаханного поля, Алверик увидел границу сумерек, о которой говорил ему отец. Сине-голубая, плотная как вода, она тянулась через поля прямо перед ним, и все, что проступало сквозь нее с другой стороны, представало глазам юноши в виде размытых, сияющих образов.
И прежде чем двинуться дальше, Алверик оглянулся, чтобы напоследок бросить еще один взгляд на поля, которые мы знаем. Но невидимая кукушка продолжала беспечно голосить в лесу, крошечные пичужки, весело перепархивая с ветки на ветку, тоже щебетали о чем-то своем, и Алверик, видя, что никто и ничто не только не отвечает на это безмолвное прощание, но и вовсе его не замечает, решительно шагнул вперед через сумеречную преграду.
Совсем неподалеку от этого поля скликал лошадей пастух, за соседней живой изгородью громко переговаривались какие-то люди, но стоило молодому лорду оказаться в толще волшебной стены, как эти звуки тотчас стихли, превратившись в неразборчивое бормотание, доносящееся словно откуда-то очень издалека. А еще через несколько шагов Алверик оказался по другую сторону границы, куда не долетало с полей, которые мы хорошо знаем, даже тишайшего шороха.
Да и самые поля, которыми почти весь день шел молодой лорд, неожиданно кончились. Там, куда попал Алверик, не было покрытых нежной зеленью живых изгородей, и он непроизвольно обернулся назад, на границу волшебной страны, но стена сумерек, отделившая от него знакомые нам поля, словно сгустилась и сделалась плотной, чуть белесоватой, как дым или туман, и сквозь нее не было видно даже теней. Тогда молодой лорд огляделся по сторонам, но в глаза ему не бросилось ничего знакомого, ибо вместо красот пробуждающейся майской природы его обступили чудеса и сокровища Страны Эльфов. Жемчужно-голубые величавые вершины гордо возносились к небу, мерцая и переливаясь в золотом свете, который как будто стекал по ним вниз, затопляя склоны тепло-золотистыми волнами, а у по-прежнему далеких подножий этих гор серебрились и плыли в прозрачном воздухе шпили и башни дворца, о котором может рассказать только песня. Сам же молодой лорд все еще стоял на равнине, где росли диковинные цветы и странной формы деревья. И, не медля больше ни минуты, Алверик зашагал к дворцу с серебряными шпилями.
